Константин Паустовский - Повесть о лесах

Баулин выслушал рассказ Леонтьева о его первых работах в лесу и сказал:

- Да вас и учить нечему, Сергей Иванович. Все правильно. Только, боюсь, заскучаете.

- Ну вот, - чуть не рассердился Леонтьев, - уж и заскучаю!

Леонтьев вернулся на кордон, как в родной дом. Усталость от работы в лесу была легкая, совсем не похожая на городскую. Она не мешала Леонтьеву писать.

С каждым днем Леонтьев начал замечать в лесу все больше признаков ранней осени. На березах и осинах появились первые сухие листья. Роса по утрам была обильнее, чем раньше, а небо стало густым, глубоким, и в нем уже чувствовался холодок.

Как-то, возвращаясь днем из лесу, Леонтьев увидел у своего крылечка телегу. Спутанная лошадь паслась рядом. У него упало сердце. Неужели вернулся из города Прохор Стерлигов? Почему же его не предупредили?

Леонтьев подошел к дому.

На крылечке сидели низенький старичок, заросший до глаз бородой, и молодая женщина в дождевом плаще поверх черного платья.

Старика Леонтьев узнал: это был лесник с соседнего кордона, Евтей. А женщина была незнакомая. Но все же у Леонтьева отлегло на душе: Стерлигова с ними не было.

- Здорово, хозяин! - бодро сказал низенький старичок. - Все ходишь, а тут гости тебя дожидаются.

Женщина крепко пожала Леонтьеву руку.

- Я Мария Трофимовна. Вот приехала, привезла вам кое-какие продукты... и новые правила пожарной охраны.

- Спасибо, очень рад, - сказал Леонтьев и смутился.

- Кстати хотела познакомиться с вами. Я ваша читательница. И почитательница. Необыкновенный случай, что вы поселились здесь в качестве объездчика. Я думаю, это правильно.

- Я тоже так думаю.

- Скучаете?

- Нисколько.

- Что ж, это хорошо, - промолвила Мария Трофимовна и замолчала.

Леонтьев смотрел на нее. Действительно, она была похожа на ту красивую старуху на фотографии. Те же большие и светлые глаза, тот же мягкий овал лица и густые брови. Косы, связанные узлом на затылке, были, должно быть, густые и тяжелые. Все казалось, что они упадут и распустятся.

Надо было напоить гостей чаем. Леонтьев принес воды, поставил самовар.

- А мы, милок, - сказал Евтей, сидя за столом и высасывая горячий чай с блюдца, - несколько заплутались. Даже удивительно! Весь этот лес я насквозь знаю, а тут - такая оказия! Не иначе как леший запутал. Он любит с нашим братом побаловаться.

- Будет тебе врать, Евтей! - сказала Мария Трофимовна.

- Зачем врать! - обиделся Евтей. - Ежели бы ты лешего встрела...

- А ты встречал?

- Милая, - огорченно воскликнул Евтей, - да я их всех в лицо знаю!

Мария Трофимовна засмеялась.

- Это тебе хорошо смеяться, когда ты в лесничестве обитаешь! сердито сказал Евтей. - А поживи у меня на кордоне, тогда я погляжу, как ты посмеешься. Ты, главное, не пугайся. У лешего наружность обыкновенная. Мужичок и мужичок. Вроде меня. Только у меня черный волос еще кой-где остался, а он весь сивенький.

Мария Трофимовна взглянула на Леонтьева и снова засмеялась.

- Они, лешие, любители ночью к кострам подходить, - спокойно объяснил Евтей. - Подойдет, обопрется на посошок, посмотрит, скажет: "Ты с огнем, дорогой товарищ, в лесу поаккуратнее. А то долго ли до беды!" Заботливый старичок! Так вот постоит, а иногда и присядет, покурит с тобой, пожалуется. Больше на ревматизм они жалуются.

- Что за прелесть старик, правда? - тихо спросила Леонтьева Мария Трофимовна.

- Кости, говорит, ноют, в плечо отдает, и надоело мне, милый человек, ваших баб по гущам пугать. Сказать тебе не могу, как надоело. Тут, конечно, спросишь его - вежливо, понятно, спросишь: "А зачем это вы, гражданин, баб пугаете? Какой в этом резон?" А он, понятно, отвечает: "Эх ты, а еще объездчик государственного лесхоза! Неужто не знаешь? Лес я от бабьей потравы стерегу. Бабам только дай волю - они все ягоды оберут, до последней, семечка не оставят". Ты, конечно, слухай его, но не прекословь. Я один раз посмеялся так-то над лешим, сказал ему: "У меня, говорю, как я есть человек, на руке пять пальцев. А вы, лешие, шестипалые. Что это означает?" А он говорит: "Это означает наше различие". А я говорю: "Спорить я с вами, гражданин, не буду. Может, это и для различия сделано, но только шестой палец вам ни к чему. Я со своими пятью управлюсь ловчее, чем вы с шестью". Он, конечно, рассерчал. Ка-а-ак ударит посошком по костру! Ка-ак загукает! Я вскочил - и давай лататы. С тех пор он на меня злобится. То с пути собьет, то лаптей старых на ветках понавешает невесть сколько, чтобы меня, значит, пугать. То шишкой запустит в загривок, то ночью вдруг начнет голосить, как младенец. Безобразничает, понятно. А я виду не показываю, что серчаю. Его от этого еще пуще злость разбирает. Однако со мной он не совладает. Я тоже старик тертый.

- Да тебя, Евтей, записывать надо! - воскликнул Леонтьев.

- Меня записывать - бумаги не хватит. Я вот так погужу, порасскажу чего-нибудь, посмешу людей - и самому весело. Когда человек смеется, он зла не сделает.

- Это правильно, - сказал Леонтьев.

Евтей обернулся к Марии Трофимовне:

- Слышишь, что человек говорит! А ты меня коришь: "будет врать-то" да "будет врать". Иной человек правду скажет, так она горше небылицы. А иной соврет - гляди, и работа у тебя пошла веселее, и засмеялась ты, а то и задумалась насчет чего-нибудь путного. Отличать надо, что к чему.

После чая Мария Трофимовна взяла с полки томик Лермонтова, раскрыла, прочла: "И свежий лес шумит при звуке ветерка..." Захлопнула книгу и сказала:

- Как-нибудь дадите мне почитать? У меня с собой нет здесь Лермонтова.

- Конечно, когда захотите. Вы любите его?

- Больше всего на свете.

Леонтьев хотел расспросить Марию Трофимовну о ее матери, о Чайковском, но не решился, отложил этот разговор на то время, когда они познакомятся поближе.

ВСТРЕЧНЫЙ ОГОНЬ

День был знойный. В небе как застыли на одном месте, так и простояли до ночи тугие облака. Ближе к закату солнце вошло в лиловую мглу и раскаленным диском опустилось к земле.

Ночь не принесла прохлады. Почему-то не выпала роса. Наутро, выкупавшись в озере, Леонтьев почувствовал раздражение. "Заболел я, что ли?" - подумал он.

Днем над соснами появилось пепельное облако, похожее на исполинский гриб. Задул порывистый ветер, зашумел лес. Где-то высоко прогремел гром. Надвигалась гроза.

Гроза была сухая. Короткий гром гремел все чаще. Молнии не ударяли в землю зигзагами, а полыхали размытым розовым светом.

Лесные чащи напряженно гудели. С сухим треском обламывались сучья. Протяжно скрипели сосны. Потом в этот разноголосый гул вошел рокот мотора.

Самолет шел низко. Он вырвался из-за сосняка, снизился, густо заревел и сделал круг над сторожкой, ложась на крыло. Потом взмыл, ушел, а невдалеке от сторожки упал на землю маленький мешок с песком. К нему была привязана красная лента. Ветер подхватил ее, и она трепетала, как пламя.