Федор Зарин-Несвицкий - Борьба у престола

Развеселившийся Макшеев поднял кубок за курляндских красавиц, а Артур – за русских. Веселие царило самое непринужденное.

Наконец распахнулись двери, и на пороге появилась Анна. За ней следовал князь Василий Лукич. Жадным взором впился в лицо императрицы Бирон. Но лицо Анны сияло, князь еще выше и надменнее поднял голову. Все встали, и снова раздались восторженные крики.

Анна с улыбкой обвела всех блестящими глазами и взглянула на князя. Старый дипломат мгновенно понял ее желание. Он бросился к ее прибору, быстро наполнил ее кубок вином и на подносе подал его, низко кланяясь. Ан* на подняла кубок:

– За новых моих подданных и за старых друзей моих – курляндцев!

Восторженное» виват» раздалось в ответ.

Императрица пригубила вина и поставила кубок на поднос, который держал в руках князь Василий Лукич.

– Благодарю вас, – сказала она. – Завтра мы еще увидимся.

Она улыбнулась, кивнула головой и вышла, что‑то сказав Василию Лукичу. На этот раз князь не последовал за ней.

Глубоко затаив в себе обиды и опасения, Бирон подошел к Василию Лукичу и почтительно доложил, что помещение для господ депутатов готово и что весь штат дворца в его полном распоряжении.

Князь, не взглянув на Бирона, небрежно кивнул головой. Потом с любезной улыбкой подошел к старому барону, сказал ему несколько изысканных любезностей, сам представился девушкам и со свойственным ему уменьем разговаривать с женщинами успел произвести на них приятное впечатление. Дружески пожав руки молодым людям, выпил вина и, извинившись, ушел, оставив впечатление любезного, красивого и изящного придворного. С ним вместе вышли Голицын с Леонтьевым, горя нетерпением узнать подробности свидания с Анной. Скоро разошлись по домам и другие.

Бирон действительно позаботился. Для депутатов был сейчас же снят рядом с дворцом просторный дом, про который говорил Василий Лукич. В дом втащили ковры, посуду, вина и всякой снеди: медвежьих, телячьих, свиных окороков, масла, яиц и прочего, что в изобилии доставлялись герцогине с ее обширных «амптов» [12] Земельные участки вроде наших оброчных статей. (Примеч. авт.). , предоставленных ей в» диспозицию» на десять лет еще Петром I. Кроме слуг, приехавших вместе с депутатами, Бирон отправил туда еще повара и метрдотеля.

Бирон сам проводил депутатов до подъезда.

Нельзя передать чувства, наполнявшие душу Бирона. Рабский страх, заставлявший его унижаться перед Василием Лукичом, человеком, смертельно обидевшим его, ненависть, ревность, стыд, как змеи, сплелись в один отвратительный клубок в его душе. Он своими бы руками с наслаждением задушил этого надменного вельможу… но низко поклонился на небрежный кивок князя.

Василий Лукич прошел в отведенные ему комнаты вместе с Голицыным и Леонтьевым; там он передал им свой разговор с императрицей и показал им кондиции, на которых крупным и четким почерком было написано: «По сему обязуюсь все без всякого изъятия содержать. Анна».

– Мы победили! – произнес Голицын, перекрестившись.

Василий Лукич молча посмотрел на него и покачал головой. Нельзя сказать, чтобы он чувствовал себя вполне победителем. Что‑то уклончивое, затаенное, словно скрытую угрозу, чувствовал он под внешним благоволением и покорными словами Анны. С тайной досадой видел он, как она упорно и настойчиво отклоняла всякий осторожный намек его на бывшие когда‑то между ними иные отношения.

Депутаты приступили к сочинению подробного донесения Верховному совету.

Подвыпивший Макшеев с наслаждением растянулся на пышной мягкой перине и с чувством радостного удовлетворения произнес:

– Слава те, Господи! Наконец‑то я отосплюсь!.. Бедный прапорщик! Судьба зло шутила над ним.

Не прошло трех – четырех часов, как его уже разбудили и потребовали к князю.

Ворча под нос и ругаясь, Макшеев оделся и явился к Василию Лукичу. Василий Лукич был один; Голицын и Леонтьев отправились спать.

Василий Лукич, как всегда свежий и бодрый, встретил его словами:

– Ну, поручик, лети в Москву. Вот письма.

«Поручик! – подумал Макшеев. – Со сна, что ли, я пригрезил?»

Князь улыбался.

– Поручик, поручик, поздравляю, – продолжал он. – Свези письма князю Дмитрию Михайловичу и взамен получишь патент.

Последние остатки сонливости слетели с лица Макшеева…

– Ваше сиятельство! – воскликнул он. – Рад служить родине!

– Я знаю это, – произнес князь. – Потому и верю тебе! Спеши.

Шастунов, взволнованный, долго не мог заснуть, но едва он задремал, как в комнату шумно вошел Макшеев.

– Шалишь, брат! – громко крикнул он. – Мы сами такие же поручики! ц

Шастунов поднял голову.

– Ты что это? – спросил он. – Спать надо.

– Кому спать, а кому ехать за фортуной, – весело говорил Макшеев, и в коротких словах он передал Арсению Кирилловичу о случившемся.

– Ну, желаю тебе успеха, очень рад, – искренно сказал князь.

– Смотри, брат, вернусь генералом, – шутил Макшеев, торопливо пряча в кожаный мешочек на груди драгоценные письма.

Он крепко пожал руку Шастунову, выпил стакан вина, предусмотрительно запасенного им с вечера, и ушел.

А Бирон, не решаясь уже без зова идти теперь к императрице, как побитая собака пробрался, избегая встреч, к себе. Он не пошел в спальню, чтобы избежать расспросов Бенигны, а прошел в свой кабинет. Там он, не раздеваясь, бросился на диван и, уткнувшись лицом в жесткую подушку, быть может, в первый и последний раз в своей жизни заплакал. Это были слезы бешенства, и за каждую ядовитую слезу, падавшую на подушку, вышитую самой нынешней императрицей, должны были пролиться потоки крови.

И не раз воспоминание об этих слезах погасит проблеск человеческого чувства, когда вспыхнет он в душе курляндского выходца в грядущие годы!

Бирон встал и тихо прошел в потайной покой, где был спрятан им Густав Левенвольде, находившийся здесь уже целые сутки. Левенвольде не спал и спокойно читал Библию. На его сухом, твердом лице не отражалось никакого волнения. Напротив, он с удивлением взглянул на расстроенное лицо Бирона.

– Что случилось, Эрнст? – спросил он.

– Я погиб, Густав, – хриплым голосом ответил Эрнст, хватаясь за голову.

– Сядь, успокойся и расскажи, – спокойно сказал Густав.

Бирон в волнении начал передавать ему события дня.

– Ну что ж? – произнес Густав, когда он кончил. – Что же случилось? Все произошло, как и надо было ожидать, Эрнст. Не думал ли ты, что князь Долгорукий бросится тебе на шею или императрица откажется от престола? – Он тихо засмеялся. – Анна – хитрая и умная женщина, – продолжал он, – и война только что началась. Здесь неудобное поле сражения – вот и все. Терпение, дорогой друг.

Уверенный, спокойный тон Густава подействовал на Бирона.