Андрей Зарин - Кровавый пир

– Что за бумагу они тебе дали? Кажи!

Муха сделал глупое лицо:

– Бумагу? А на что мне бумага? Нешто я грамоте знаю?

– Попритчилось тебе, государь! – сказал Первунок.

– Домой! – Сергей погнал коня. Первунок и Муха поскакали за ним следом. Он слышал, как они обменялись словами, и еще сильнее взволновался. – Я им покажу! – цедил он сквозь сжатые зубы.

Они въехали во двор.

– Ермил! – закричал Сергей, сходя с коня.

– Здесь, государь!

– Зови Сову, Охочего да еще пять холопов! Живо! А вы стойте! – сказал он своим стремянным.

Те переглянулись и остановились у своих коней. Пришли холопы.

– Взять их! – сказал Сергей, указывая на стремянных. – Да ошарьте везде! Бумага при них быть должна!

Ермил встряхнул головою и бросился на Первунка. Холопы бросились за ним.

Из‑за пазухи Мухи выпала бумага. Ермил тотчас подал ее Сергею.

Сергей развернул, но он не знал грамоты и тотчас отложил ее.

– Ты што ж говорил, что нет у тебя бумаги? – спросил он Муху. – И ты тоже! – сказал он Первунку. – Дайте им по сто батогов! Да тут, при мне! Ну!

Холопы не посмели ослушаться. Удары посыпались на спины Первунка и Мухи, но, верно, те удары были не крепки, потому что они сами встали на ноги.

– Ты, Ермил, сведи их в клеть да запри! Я ту бумагу прочту, а после обеда сыск сделаем!

Сергей прямо прошел к отцу, положил бумагу и рассказал, какое дело.

Лукоперов побледнел:

– Ой, уходить надо! А что в грамоте‑то?

– Да не знаю я. За попом сходить надо! Ей, Федька, позови отца Андрея. Да не мешкотно!

Отец Андрей был еще молодой человек.

Он учился в Киеве, убежал оттуда, служил дьяконом в Царицыне, а потом пошел в Саратов, поссорившись с попом, да и остался в усадьбе Лукоперова, куда зашел на отдых.

– Нам лишь бы по книгам читал! – сказал Лукоперов. – Службы‑то править нельзя, церкви не ставил, а так утреннюю али вечернюю, акафисты почитаешь

Он вошел, покрестился, поклонился Лукоперовым и спросил:

– Что требуется?

– Да вот, батька, почитай‑ка нам! – сказал Лукоперов.

Поп взял в руки бумагу, быстро просмотрел ее и покачал головою:

– Богомерзкая!

– Да что в ей?

– Прелестное письмо от некоего вора и богоотступника, Стеньки Разина!

– Что! – крикнул нетерпеливо Сергей. Поп откашлялся и начал читать:

– «Ей вы, холопы да кабальные люди, голь кабацкая да посадские горькие, иду я до вас, Степан Тимофеевич, суд и правду чинить над воеводами, да боярами, да дьяками, да приказными, да над всеми начальными людьми, от коих по земле Русской всем теснота и обида…»

Дальше в письме говорилось, что всем холопам будет воля казацкая. Пересчитывались вины боярские. Говорилось, что они царевича Алексея Алексеевича да патриарха Никона извести хотели, а теперь он, Степан Тимофеевич, их на Москву везет и зовет всех подневольных людей подняться ему на помощь.

И чем дальше читал поп грамоту, тем бледнее делались лица Лукоперовых.

– Ну, ин! – закричал Сергей. – Я им покажу! Я с Мухи кожу сниму.

– Пожди, Сережа, подумаем!

– Чего думать? Страху нагнать на них надобно!

В угрюмом молчании прошел у них обед. Слышно было только в тишине, как гудели мухи, носясь стаей по горнице.

– Допрос учинить надо, – сказал наконец Лукоперов.

– Я ужо учиню! – с злой усмешкою ответил Сергей.

Они разошлись по горницам. Сергей ушел в повалушу, а сам в свою опочивальню.

Но заснуть он не мог и беспокойно ворочался с боку на бок. Мерещились ему угрюмые лица холопов, представлялась высокая виселица и припоминался Василий с искаженным злобою лицом.

– С него и все беды пошли, – бормотал он. – Эх, Сережа! Горяч ты, горяч, сынок мой возлюбленный!

Долго он ворочался без сна и наконец не выдержал и поднялся с лавки. «Квасу испить на крылечке», – подумал он и медленно направился к крыльцу.

– Федь!.. – закричал он, выходя на крыльцо, и вдруг замолк и присел от ужаса. Глаза его почти вылезли из орбит, словно кто сдавил ему горло, лицо позеленело и борода затряслась, как лист на осине. Потом он вдруг завизжал нечеловечьим голосом, бросился назад и, не переставая кричать, побежал через другой ход в повалушу к сыну.

И было ему с чего испугаться. На высокой перекладине высокого крыльца качался на веревке труп Ермила…

Сергей вскочил от пронзительного крика отца, а тот вбежал и обессиленный повалился на пол.

– Батюшка, что с тобою? Что приключилось?

– Там… там… – бормотал Лукоперов.

– Что там? На, квасу испей! Да что случилось‑то?

Лукоперов, стуча зубами по краю ковша, отпил квасу и несколько оправился. Сидя на полу, указал рукою на окно и сказал:

– Там… на крыльце… Ермил…

– Ну, что Ермил?..

– Повешенный!

– Что – о? – Сергея охватил в первый раз настоящий страх. – Что ты сказал?

– Повешенный! Это его холопы! Теперь нас будут! Ох! Говорил я, идем в Саратов! Доченька‑то, доченька!

Сергей затрясся:

– А с ней что?

– И не убьют, разбойники.

Сергей сразу оправился. Решимость овладела им. Он опоясался саблей, взял в руки чекан и сказал отцу:

– Полно! Пойдем, что ли!

– Брр!.. – задрожал старик, поднимаясь с полу.

Он боялся идти, но еще страшнее было для него остаться одному. Он поднялся и пошел следом за сыном.

Они вышли на двор. Кругом царила мертвая тишина. Нигде не было видно ни живой души, и только над крыльцом одиноко качался труп удавленного Ермила. Сергей перекрестился и отвернулся.

Твердым шагом он прошел двор и заглянул в холопскую избу. Она была пуста. Он заглянул в другую – то же. Тогда он прошел к общей избе, трапезной и распахнул в нее дверь.

Человек тридцать угрюмо толпились в ее углу, и между ними Еремейка.

– Ей, вы! – зычно крикнул Сергей, и все испуганно вздрогнули и обернулись. Сергей увидел, что это все недужные или еще малолетние для работы. – Где остальные?

– Ушедши! – ответил паренек лет двенадцати.

– Куда?

– А в лес!

– Уйдем! – бормотал Лукоперов.

– Костька, Фролка и Мишка, приведите до меня Первунка и Муху, а вы – батюшке на помогу! Живо! Батюшка, делай сборы! – сказал он отцу.

– Сними того…

– Подите снимите Ермила с веревки, – приказал Сергей.

Гнев бушевал в нем, но он видел, что сейчас он бессилен. «Ужо будет, – думал он, – со стрельцами вернуся».

– Милостивец, – сказал, возвращаясь в избу, Фролка, – они убегли!

– Как?

– Убегли. Изволь сам поглядеть!

Сергей в ярости скрипнул зубами.

– Ты чего здесь, старик! – накинулся он на Еремейку. Тот сверкнул глазами, но сдержался.

– Кабы не я, так, может, и ты бы с батюшкой тоже качался, – сказал он глухо и, прежде чем Сергей опомнился, вышел из избы.

– Оставь их, – заговорил испуганно отец, – давай сбираться лучше. Забирай животы, сынок. Ну их! Еще вернутся!..