Андрей Зарин - Казнь

Вера испугалась, встретившись с нею утром. Она любила мачеху как человека, с которым она сжилась за многие годы.

– Мама, что с вами? На вас лица нет! Идите, голубушка, лягте! – сказала она участливо, целуясь с нею.

Елизавета Борисовна слабо улыбнулась.

– Нет, Вера, я просто дурно спала. Было очень душно сегодня!

– Это потому, что ваши окна выходят в цветник. Цветы душат вас, – с волнением сказала Вера.

Елизавета Борисовна согласно кивнула головою.

Анна Ивановна безмолвно сидела за столом и все время долгим испытующим взглядом глядела на нее, но в ее взоре было столько участия и ласки, что в измученной душе Елизаветы Борисовны на миг мелькнула мысль: «Вот кто бы мог быть моим другом. Она тоже страдает», и она с благодарностью взглянула на Анну Ивановну, та тихо улыбнулась ей в ответ и нагнулась к крошечной Лизе.

– Привет вам, а мне стакан чаю или кофе! – шутливо сказал Весенин, быстро входя в столовую.

– Вы? Так рано? – воскликнула Вера.

Елизавета Борисовна тревожно взглянула на него и побледнела.

– Я еще не за вами, – ответил Весенин, – мне надо зайти в контору, потом побывать еще дома, и тогда я уже к вашим услугам.

– Вы собираетесь куда‑нибудь? – спросила Елизавета Борисовна.

– Да. Вера Сергеевна скучает, и я предложил ей проехать со мною в наше новое имение, там снимают сено теперь. К обеду мы будем дома.

– Ты пустишь? – с тревогой спросила Вера. Елизавета Борисовна улыбнулась.

– Уезжай! Тебе правда скучно, а мы здесь с Анной Ивановной…

Вера благодарно кивнула мачехе и радостно засмеялась. Анна Ивановна сняла Лизу со стула и взяла ее за ручку.

– Мы пойдем в сад, – сказала она, – как няня управится, пошлите ее, Вера Сергеевна!

Весенин наскоро допил кофе и поднялся тоже.

– А я в контору!

Он вышел, нарочно обошел дом и со стороны двора вошел в сад.

Лиза возилась в песке, Анна Ивановна медленно брела по аллее и не заметила Весенина.

– Анна Ивановна! – позвал он ее. – Я к вам с поручением и просьбою.

Анна Ивановна остановилась и с испугом прижала к груди руку, краска залила ее лицо, она порывисто дышала.

– Что вы так взволновались, – ласково сказал Весенин, – присядьте. Это в двух словах.

Анна Ивановна послушно опустилась на скамью.

– Ко мне приехал Николай Петрович, – начал Весенин.

Она вздрогнула всем телом, и лицо ее стало бледнее мрамора.

– Он… бежал?.. – с усилием прошептала она.

– Что вы?! Он невинен, и его отпустили на свободу.

Анна Ивановна со вздохом перекрестилась, и краска вернулась на ее побледневшие щеки.

– Он приехал, чтобы повидаться с вами, и не решился этого сделать, не предупредив вас.

– Это невозможно! – с болью ответила она.

Весенин нахмурился.

– Это необходимо, Анна Ивановна! – убежденно произнес он. – Живые сношения не прерываются так… – он подбирал слово, – жестоко!

Анна Ивановна тихо покачала головою.

– Что я скажу ему? Зачем? – прошептала она.

Весенин взял ее холодную руку.

– Все, что передумали, пережили за это время, вы должны сказать ему! Он любит вас (она закрыла глаза), и ради этого чувства к нему надо отнестись с уважением. Да и вы сами? Разве вы не хотите увидеть его, разве вы не виноваты перед ним в том, что сомневались в нем?

– Я несла этот позор с ним вместе, – ответила она чуть слышно.

– Позора нет теперь! Вы свободны оба!

– Нет, нет, нет! – с ужасом воскликнула она. – Не говорите так. Между нами – стена, пропасть!

– Пусть! – ответил Весенин. – Это все вы должны объяснить ему. Увидите его – и скажите ему. Это необходимо.

Она закрыла лицо руками и тяжело дышала. Потом отняла руки. Лицо ее стало спокойно, она встала. Встал и Весенин.

– Хорошо, – сказала она, – пусть он придет сюда. В двенадцать часов, Лиза спать будет.

Она наклонила голову и повернулась.

– Сюда, в сад? – спросил вслед Весенин. Она кивнула головою.

– Вы это откуда? – крикнула с балкона Вера, увидев Весенина, идущего по аллее.

– Из конторы. Ну готовьтесь. Я домой и за вами. Самое большее три четверти часа.

– Не опоздайте! – погрозила Вера, и Весенину опять стало весело.

Он гнал свою лошадь в карьер и через двадцать минут уже соскочил с седла у ворот своего домика. Долинин выбежал ему навстречу.

– Ну, что? Она согласна? Позволила?

Весенин кивнул ему головою. Долинин в порыве восторга обнял его.

– Как благодарить мне вас? Что она говорила с вами?

Весенин не хотел смущать его радости.

– Со мной ничего; говорить с вами будет, – ответил он шутливо, – а теперь вот что: вы верхом ездите?

Долинин кивнул.

– Ну, и отлично! Елизар даст вам лошадь и укажет дорогу. Это раз; два – вы отсюда выедете ровно через час, тогда в усадьбе никого не будет. Вера Сергеевна уедет со мною, Елизавета Борисовна уйдет купаться, вы будете одни.

Долинин благодарно пожал руку.

– Затем, – продолжал Весенин, – приехав в усадьбу, вы прямо идите в сад и ищите там Анну Ивановну. Ну, все! – окончил он. – Елизар, давай двуколку!

Елизар вывел красивого Мальчика, запряженного в легкую двуколку. Весенин взял вожжи.

– Ну, желаю вам успеха, – сказал он, пожимая руку Долинину, – и до свидания за обедом!

Он вскочил в двуколку.

– Смотрите, через час, – крикнул он Долинину и выехал на дорогу.

………………………………..

Это был день свиданий. Долинин вошел в сад и нервным шагом шел по тенистой аллее с замирающим сердцем, ожидая каждую минуту увидеть ее. Что он будет говорить с нею, он не знал, но сердце его, истосковавшееся по ней, жаждало вылиться в мольбах, в упреках, в страстном порыве ласки или гнева. Аллея становилась все гуще и уже. Столетние ивы склоняли над нею свои корявые, золотые ветви, которые, сплетаясь, образовывали душистый свод; впереди Долинин увидел серый деревянный павильон с прогнившею крышей, с разбитыми стеклами в черных рамах. «Здесь», – подумал он и остановился в волнении. В тот же миг на пороге павильона он увидел Анну Ивановну и радостно бросился к ней…

А в этот же час по лужайке, среди густой заросли леса, недалеко от дороги и от купальни, медленно ходила Елизавета Борисовна рядом с незнакомцем, оказавшимся почтенным Косяковым.

В изящном летнем платье французского ситца, в соломенной шляпе с большими пригнутыми к лицу полями, с полотенцем и сумкою в руках, Елизавета Борисовна представляла странный контраст с Косяковым, в его белой фуражке, потрепанных брюках со вздутыми коленками и рыжих сапогах. Только сообщничество могло позволить этому господину так развязно идти подле прекрасной Елизаветы Борисовны и так фамильярно говорить с нею.

– Если бы я был один, – говорил, прижимая руку к сердцу, Косяков, – за один взгляд ваш я согласился бы…