Светлана Петрова - Слушайте птиц на рассвете

Случались дни, когда Анна Васильевна неожиданно засыпала без всяких усилий, но опять толку чуть: во сне ей отчетливо представлялось, что она летит прямо на пол, но почему-то не падает, а наклонно парит в воздухе до тех пор, пока не очнется от своего кособокого наваждения.

И ведь все из-за матраца. Менять матрац накладно и хлопотно. Надо попробовать перевернуть. Только самой ей не справиться. Соседа Юрочку звать неудобно, он всегда такой серьезный, здоровается, будто делает одолжение. Да и действительно, кто она ему? Ну, помнит, как мальчишечка без трусов по двору бегал. Теперь Юрочка институт закончил, на работу в собственном, хоть и перекрашенном, "Жигуленке" ездит, дворовых приятелей сторонится, не чета они ему нынче: кто на рынке дешевыми товарами втридорога торгует, кто в барах летом на коктейлях деньгу зашибает, а кто целый день по пляжам да забегаловкам болтается, неизвестно чем зарабатывает, но без денег никто не ходит, молодежь нынче ушлая. Так что, может, и прав Юрочка.

Остальные мужики в подъезде не моложе самой Анны Васильевны и уже ни на что не способны, даже мусор на помойку жены выносят, когда мусоропровод засоряется. Позвать кого с улицы, помочь за деньги, так кто там шастает по

улицам - одна пьянь, неприятно в дом пускать. "Нет уж, обойдусь!"- раз и навсегда решила Анна Васильевна и продолжала "летать" по ночам.

Снотворное пить она не любила - как медработник, хотя и среднего звена, знала наверняка, что всякое лекарство - яд, так за него еще и деньги заплати, да немалые! Раньше лекарства врач выписывал, а теперь только название скажет, а если снизойдет, то на бумажке накорябает - и иди, покупай, выбирай, словно колбасу. Ей, "участнику ВОВ", полагался раз в месяц бесплатный рецепт, но по нему в районных аптеках ничего не выдавали, надо час ехать в битком набитом автобусе в центр, потом еще час отстоять очередь в одной-единственной аптеке, обслуживающей льготников, а нужного лекарства чаще всего не оказывалось. Да пропади оно пропадом, это снотворное! Может, и правильно, что с каждым годом, сезоном, даже месяцем сон ее становился все короче, потому что время жизни убывало стремительно и обидно было бы тратить его попусту. В молодости мы все уверены, что впереди - вечность, а будущее неконкретно, будущее - это то, что будет, и не жалко дрыхнуть сутками. Теперь каждый денек на счету, а будущее представляется отчетливо и имеет вид утра, когда не хватит сил встать с постели.

Анна Васильевна прожила простую и слишком трудную жизнь, чтобы задумываться - какой в ней смысл. Если есть жизнь, значит, есть и смысл. В Бога она, скорее, не верила, чем верила, но, как большинство, крестилась, целовала бумажную иконку и просила у Матери Божьей защиты, когда кто-нибудь болел. И тем более не размышляла Анна Васильевна о жизни после смерти, хотя рассчитывала на рай, если таковой все-таки имеется, потому что много страдала и не совершала зла.

Не знала она и интеллигентского сожаления о том, что после нее ничего не останется, кроме памяти сына и внуков. Разве плохо? "Дети" - так она обобщенно их называла - присылали весточку к каждому празднику, кроме пожеланий здоровья и светлого неба над головой, коротко сообщали семейные новости. Перемены происходили так редко и были такими незначительными, что вместо писем Анна Васильевна давно уже получала затейливые цветные открытки с несколькими дежурными фразами. Но и их набралась целая кипа, пришлось освободить от Сенечкиного белья верхний ящик комода и сложить туда всю корреспонденцию - почтовые карточки вместе с конвертами, на которых есть год и число, что очень важно, когда перечитываешь.

Было, правда, одно письмо - от невестки, в прошлом году пришло. Анна Васильевна хранить его не стала, выбросила, но помнила наизусть, хотя предпочла бы забыть. "Ваш старший внук, - сообщала невестка, - встречается с девушкой и собирается жениться. Я - против, потому что нам и так тесно в нашей маленькой квартирке со смежными комнатами, а еще и младенец появится невеста вроде бы уже беременна, такие нынче нравы. Поэтому в доме все время ругань. Рассчитывать на увеличение жилплощади мы не можем, эту-то с трудом выцарапали. Вот я и подумала: вы живете одна, в курортном городе, там недвижимость в большой цене. Продали бы свою квартиру, а мы тут на эти деньги для молодых купим. Вам же место всегда найдется, летом можете на даче жить - есть у нас за городом шесть соток и домик. Много ли вам надо, чтобы век дотянуть, и какая разница где. От одиночества страдать не будете и правнуков еще понянчите. Пишу вам в тайне от мужа, он никогда практичностью не отличался. Только я заикнулась, рявкнул - дай матери умереть спокойно. Но время-то идет, всем сегодня жить хочется. Так что если любите своих мальчиков, то, надеюсь, примете здравое решение".

Анна Васильевна много ночей сочиняла в уме ответ, но написать - так и не написала: глупо объяснять невестке то, чего она не поймет. Хотелось бы, конечно, помочь детям, но они люди взрослые, сами должны найти выход, а квартира все равно когда-нибудь им достанется. Она же - сын прав - никуда не поедет, до последнего останется там, где Сенечка дни свои закончил, и рядом с ним, под одну плиту на вечный отдых ляжет.

Других ценностей, кроме квартиры и сыновнего понимания, Анна Васильевна не нажила. Не считать же ценными хрустальные бокалы или телевизор? Смешно. Возможность покалякать на скамейке с соседками? Еще смешнее. Ни родителей, ни сестер-братьев. Была близкая подруга - недавно проводили в последний путь. Впрочем, и с нею особо откровенных разговоров Анна Васильевна не вела - не любила, стеснялась. Еще она имела пристрастие к книгам. Без чтения - какая жизнь? Особенно теперь. Скучная и убогая. Однако ценность все-таки что-то другое. Кружка с незабудками, из которой мама до войны по утрам пила кофе, - Аня пронесла ее в рюкзаке через всю Европу. Или, например, пение птиц по утрам.

Бесспорной и самой большой ценностью, которая уже иссякла, был муж Арсений Михайлович. По отчеству, как тут принято, его никто не величал лицо слишком детское, оно так и не успело состариться. Особенно трогательно выглядела улыбка ребенка, которого обидели, а он не обижается. Потому так и остался муж до смерти для всех Сенечкой.

Познакомилась Аня с ним здесь, на юге, где он долечивался после контузии. Призвали его на исходе войны, в январе сорок пятого, когда до восемнадцати ему оставалось еще семь месяцев, а в марте грузовик, в котором везли пополнение на передовую, по ошибке отбомбили свои же летчики. Сенечку в тяжелом состоянии прямиком отправили обратно в тыл. Однако выходило, что в действующих частях он не пробыл ни одного дня, а потому после войны не получил удостоверения участника и причитающихся льгот. Кочуя из госпиталя в госпиталь - так как лучше ему не становилось, - он добрался наконец до Кавказского побережья: врачи решили, что, возможно, южное солнце и морские купания позволят худосочному юноше, страдающему мучительными приступами головных болей, восстановить силы. Он, и правда, вроде бы пошел на поправку, но, скорее, даже не от теплого климата, а от любви.