Борис Пильняк - Мать сыра-земля

Глава вторая. - Ночи, письма и постановления.

Вечером пришел Кандин, привел порубщика; порубщик залез на дерево, драл лыко, оборвался, зацепился оборками от лаптей за сучья, повис, у него вытекли глаза. Некульев приказал отпустить порубщика. Мужик стоял в темноте, руки по швам, босой, покойно сказал: - "Мне бы провожатого, господин-товарищ, - глаза-те у меня вытекли." Некульев наклонился к мужику, увидел дремучую бороду, пустые глазницы уже затянулись; шапку мужик держал в руках, - и Некульеву стало тошно, повернулся, пошел в дом. - Дом был чужд, враждебен: в этом доме убили князя, в этом доме убили его, Некульева, предшественника, - дом был враждебен этим лесам и степи; Некульеву надо было жить здесь. Опять была луна, и кололись под горой на воде сотни лун. Некульев стал у окна, пересыпал песочные часы, - отбросил часы от себя - и они разбились, рассыпался песок... - Когда бывали досуги, Некульев забирался в одиночестве на вершину Медынской горы, на лысый утес, разжигал там костер, и думал, сидя у костра; оттуда широко было видно Волгу и заволжье, и там горько пахло полынью. Некульев вышел из дому, прошел усадьбой - у людской избы на пороге сидели Маряша и Катяша, на земле около них Егор и Кузя, и сидел на стуле широкоплечий мужичище, не по летнему в кафтане и в лаптях с белыми обмотками. - Некульев вернулся с горы поздно.

У людской избы было мирно. Луна поблескивала в навозе перед избой. За избой вверх к лесам шла гора, заросшая орешником и некленом, - Маряша все время прислушивалась к колокольчику в орешнике, чтобы не зашла далеко корова. Дверь в избу была открыта и там стонал ослепший мужик. Кузя встал с полена, лег на навоз перед порогом, стал продолжать сказку.

- ... ну вот, шасть Аннушка - да прямо в третью церкву, а ей навстречу третий поп: - "Так и так, здравствуй, Аннушка", - а потом в сторону: - "Не желаешь ли ты со мной провести время те-на-те?" - Так Аннушке и не пришлось побывать у обедни, пришла домой и плачет, кстати сказать, от стыда. Неминуемо - заметьте - рассказала мужу. А муж Илья Иваныч, человек рассудительный, говорит: - "Иди в церкву, жди как поп от обедни пойдет и сейчас ему говори, чтобы, значит, приходил половина десятого. А второму попу, чтобы к десяти, а третьему - и так и далее. А сама помалкивай." - Пошла Аннушка, поп идет из церкви: - "Ну, как же, Аннушка, насчет зорьки?" - "Приходите, батюшка, вечерком в половине десятого, муж к куму уйдет, пьяный напьется." - И второй поп навстречу: - "Ну, как же, Аннушка, насчет переночевать?" - Ну, она, как муж, и так и далее... Пришел вечер, а была, кстати сказать, зима лютая, крещенские морозы. Пришел поп, бороду расправил, перекрестился на красный угол, вынает заметьте - из-за пазухи бутылку, белая головка. - "Ну, говорит, самоварчик давай поскорее, селедочку, да спать." - А она ему: - "Чтой-то вы, батюшка, ночь-то длинная, наспимся, попитайтесь чайком", - ну, кстати сказать, то да се, семеро на одном колесе. Только что поп разомлел, рядком уселся, руку за пазуху к ей засунул, - стук-стук в окно. Ну, Аннушка всполошилась - "ахти, мол, муж!" - Поп под лавку было сунулся, не влезает, кряхтит, испугался. А Аннушка говорит, как муж велел: - "Уж и не знаю, куда спрятать? - Вот нешто на подоловке муж новый ларь делает, - в ларь полезай". - Спрятался первый поп, а на его место второй пришел, тоже водки принес, белая головка. И только он рукой за пазуху, - стук-стук в окно. - Ну и второй поп в ларе на первом попу оказался, лежат друг на друга шепчутся, щипаются, ругаются. А как третий поп начал подвальяживать - стук в калитку, - муж кричит, вроде выпимши - "жена, отворяй!" Так три попа и оказались друг на друге. Муж, заметьте, Илья Иваныч, в избу вошел, спрашивает жену, шепчет: - "В ларе?" Аннушка отвечает: - "В ларе!" - Ну тут муж, Илья Иваныч, как пьяный, в кураж вошел. - "Жена, говорит, желаю я новый ларь на мороз в амбар поставить, овес пересыпать!" - Полез на подоловку. Илья Иваныч так рассудил, заметьте, что отнесет он попов на мороз, запрет в амбаре,

попы там на холоду померзнут денек, холод свое возьмет, взбунтуются попы, амбар сломают, побегут, как очумелые, всему селу потеха. Однако, вышло совсем наоборот, не до смеху: стал он тащить ларь с подоловки, попы жирные, девяти-пудовые, - не осилил Илья Иваныч, полетел ларь вниз по лестнице. Да так угодил ларь, что ткнулись все попы головами и померли сразу!.. Да... - Кузя достал кисет, сел на корточки, стал скручивать собачку, заклеивая тщательно газетину языком, - собрался было дальше рассказывать.

Луна зацепилась за гору. Колокольчик коровы загремел рядом, мирно, корова жевала жвачку. Мимо прошел Некульев, пошел в гору, к обрыву. Замолчали, проводили молча глазами - Некульева, пока он не скрылся во мраке. Сказал шепотом Егорушка:

- Гля, - пошел, Антон-от! Опять пошел - отправился. Костры сжигать... Груня Вязовская, знающая бабочка, баит - колдун и колдун. Я ходил, подозревал: наломает сухостою, костер разведет, ляжет возле, щеки упрет и - гляит, гляит на огонь, глаза страшные, и стекла на носу-те, горят как угли, - а сам травинку жует... Очень страшно!.. А то встанет к костру спиной, у самого яру, руки назад заложит и стоит, стоит, смотрит за Волгу, как только не оборвется. Ну, меня страх взял, я ползком, ползком, до просеки, да бегом домой. Гляжу потом, идет домой, вроде, как ничего.

- И к бабе своей ездит, - сказал Кузя. - Приедет, сейчас в степь гулять, за руки возьмутся. И тоже, заметьте, костер раскладывать... Пошли они раз к рощице, я спрятался, а они сели - ну, в двух шагах от меня, никак не дале, двинуться мне невозможно, а меня мошка жигат. Начали они про коммуну говорить, поцеловались раз, очень благородно, терпят, - а мне нет никакого терпенья, а двинуться никак нельзя, я и говорю: - "Извините меня, Антон Иваныч, мошка заела!" - Она как вскочит, на него "это что такое?" - Сердито так. - Мне он ничего не сказал, как бы и не было...

- Надо-ть идтить часы стоять, - пойду я, до-свиданьица, - сказал старик в кафтане.

- И то ступай с богом, спать надо-ть, - отозвалась Маряша и зевнула.

Кузя высек искру, запалил трут, раскурил цигарку, осветились его кошачьи усы. - "Так, стало-ть, кстати сказать, мужику в смысле глаз помочь никак невозможно?" - строго спросил он, - "ни молитвой, ни заговором?"

- Помочь ему никак нельзя, леший глаза вылупил. Надо-ть подорожником прикладывать, чтобы мозги не вытекли, - сказал старик. - Прощевайте! старик поднялся, пошел не спеша, с батогом в руке вниз к Волге, светлели из-под кафтана белые обмотки и лапти.

Вслед ему крикнула Катяша: - "Отец Игнат, ты, баю, зайди, у моего бычка бельма на глазах, полечи!"

Заговорил напевно Кузя: - "Да-а, вот, кстати сказать, выходит, хотел Илья Иваныч над попами потешаться, а вышло совсем наоборот...

- Я тебе яичек принесла, Маряш, - сказала, перебивая Кузю, Катяша. Для барина. Ты почем ему носишь?