Алексей Писемский - Масоны

- Но это время пройдет! - воскликнул Егор Егорыч.

- Не знаю; старуха еще надвое сказала: либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет.

Разговор этот был прерван тем, что к Егору Егорычу подошел Сергей Степаныч.

- Лев Алексеич поручил мне пригласить вас и доктора приехать к нему в субботу вечером! - сказал он.

- Благодарю, благодарю! - забормотал Егор Егорыч. - Сегодняшний день, ей-богу, для меня какой-то особенно счастливый! - продолжал он с навернувшимися на глазах слезами. - Поутру я получил письмо от жены... - И Егор Егорыч рассказал, что ему передала в письме Сусанна Николаевна о генерал-губернаторе.

- Это превосходно! Тогда успех почти несомненный, - подхватил Сергей Степаныч.

В это время стали садиться за стол, а после обеда Егор Егорыч тотчас уехал домой, чтобы отдохнуть от всех пережитых им, хоть и радостных, но все же волнений. Отдохнуть ему однако не удалось, потому что, войдя в свой нумер, он на столе нашел еще письмо от Сусанны Николаевны. Ожидая, что это новая печальная весть о чем-либо, он обмер от страха, который, впрочем, оказался совершенно неосновательным. Сусанна Николаевна отправила это письмо вечером того же дня, как послано было ею первое письмо. Сделала она это акибы затем, что в прежнем послании забыла исполнить поручение старика Углакова, который будто бы умолял Егора Егорыча навестить его Пьера и уведомить через Сусанну Николаевну, действительно ли тот поправляется от своей болезни. Все это, конечно, было говорено стариком Углаковым, но только не совсем так, как писала Сусанна Николаевна. Углаков выразил только желание, что не навестит ли Егор Егорыч его Пьера и не уведомит ли его хоть единою строчкою о состоянии здоровья того. Сусанна Николаевна, как мы видели, простое желание назвала мольбою; а надежду старика, что Егор Егорыч уведомит его о Пьере, она переменила на убедительную просьбу написать Сусанне Николаевне о том, как Пьер себя чувствует, и она уже от себя хотела известить беспокоящегося отца.

Для читателя, конечно, понятно, для чего были сделаны и придуманы Сусанной Николаевной сии невинные, перемены, и к этому надо прибавить одно, что в промежуток времени между этими двумя письмами Сусанна Николаевна испытала мучительнейшие колебания. Начав писать первое письмо, она твердо решила не передавать Егору Егорычу желание старика Углакова, что, как мы видели, и исполнила; но, отправив письмо на почту, впала почти в отчаяние от мысли, что зачем же она лишает себя отрады получить хоть коротенькое известие о здоровье человека, который оттого, вероятно, и болен, что влюблен в нее безумно.

Ничего этого, конечно, не подозревая, Егор Егорыч в тот же вечер поехал к Углакову. Пьер, хотя уже и одетый, лежал еще в постели. Услыхав, что приехал Марфин, он почти во все горло закричал сидевшей с ним матери:

- Maman, встретьте поскорее Егора Егорыча и спросите, с ним ли Сусанна Николаевна.

M-me Углакова грустно улыбнулась и встала было, чтобы идти навстречу гостю; но Егор Егорыч сам влетел в комнату больного.

- А Сусанна Николаевна? - обратился к тому Пьер.

- Она в Москве и обоим вам кланяется.

Пьер надулся. Он никак не ожидал, чтобы Егор Егорыч приехал без Сусанны Николаевны.

- Разве она не захотела ехать в Петербург? - спросил он.

- Не захотела, потому что ей нельзя оставить сестру, которая, как вы знаете, в страшном горе, - объяснил Егор Егорыч и начал потом подробно расспрашивать m-me Углакову, чем, собственно, был болен ее сын, и когда та сказала, что у него была нервная горячка, Егор Егорыч не поверил тому и подумал по-прежнему, что молодой повеса, вероятно, покутил сильно.

- Диету вам, мой милый, надобно держать: есть меньше, вина не пить! сказал он, обращаясь к Пьеру.

- Ах, он теперь ничего почти не кушает и совершенно не пьет вина!

- Это раньше надобно было делать! Диета предохраняет нас от многих болезней.

Весь этот разговор Пьер слушал молча и надувшись, думая в то же время про себя: "Неужели этот старый сморчок не понимает, что я оттого именно и болен, что он живет еще на свете и не засох совсем?"

К концу визита Егор Егорыч неумышленно, конечно, но помазал елеем душу Пьера.

- Сусанна Николаевна весьма соболезнует о вашем нездоровье, - сказал он, обращаясь к нему, - я сегодня же напишу ей, каким я вас молодцом застал. А вы здесь долго еще останетесь? - отнесся он к m-me Углаковой.

- Ах, не думаю! Если выздоровление Пьера пойдет так успешно, как теперь идет, то мы через месяц же возвратимся в Москву.

- И monsieur Pierre оставляет Петербург и переедет с вами в Москву? спросил Егор Егорыч.

- Конечно, без сомнения! - подхватила m-me Углакова. - Что ему в этом ужасном климате оставаться? Да и скучает он очень по Москве.

- Поэтому au revoir! - произнес Егор Егорыч, обращаясь к матери и к сыну, и с обычной для него быстротой исчез.

Вскоре наступившая затем суббота была знаменательным и тревожным днем для Сверстова по той причине, что ему предстояло вместе с Егором Егорычем предстать перед министром внутренних дел, а это было ему нелегко, так как, с одной стороны, он терпеть не мог всех министров, а с другой - и побаивался их, тем более, что он тут являлся как бы в качестве доносчика. Последняя мысль до такой степени обеспокоила его, что он открылся в том Егору Егорычу.

- Что за вздор? - воскликнул тот с некоторой даже запальчивостью. - Дай бог, чтобы в России побольше было таких доносчиков! Я сам тысячекратно являлся таким изветчиком и никогда не смущался тем, помня, что, делая и говоря правду, греха бояться нечего.

В приемной министра, прилегающей к его кабинету, по случаю вечернего времени никого из просителей не было и сидел только дежурный чиновник, который, вероятно, заранее получил приказание, потому что, услыхав фамилии прибывших, он без всякого доклада отворил им двери в кабинет и предложил войти туда. Те вошли - Егор Егорыч, по обыкновению, топорщась, а Сверстов как будто бы его кто сжал и давил в тисках. За большим письменным столом они увидели министра в новом, с иголочки, вицмундире, с сильно желтоватым цветом довольно красивого, но сухого лица, на котором как бы написано было, что министр умел только повелевать и больше ничего. Увидев посетителей, он мотнул им головой и небрежно указал на два стула около стола. Егор Егорыч совершенно свободно плюхнул на свой стул, а Сверстов, проклиная свою глупую робость, едва согнул себя, чтобы сесть. Министр с первого же слова начал расспрашивать о деле и о личности Тулузова. Егор Егорыч, догадываясь, что у его сотоварища от смущения прилип язык к гортани, начал вместо него выпечатывать все, касающееся существа тулузовского дела, и только по временам обращался к Сверстову и спрашивал его:

- Так я говорю?

- Совершенно так! - подтверждал тот, мрачно смотря в пол.