Алексей Писемский - Масоны

- Из чего ж вы заключаете, что о нем существует такое мнение? спросила Екатерина Петровна, поняв, что этот камешек в ее огород кинут.

- Да из того, что эта прелестная madame Вибель, говорят, его любовница.

Екатерина Петровна широко раскрыла глаза: она никак не ожидала услышать то, что слышала.

- Кто же вам сообщил это? - спросила она.

- Сообщил мне на обеде у откупщика этот старик с густыми бровями, который и у вас тут был раза два.

- Это почтмейстер наш; но как же ему известно это?

- Не знаю как; по крайней мере он мне довольно подробно рассказал, что эта дамочка - жена его приятеля, здешнего аптекаря, что с мужем она теперь не живет, а пребывает в любви с Зверевым.

- Всего скорее, что почтмейстер вам наврал! - возразила Екатерина Петровна. - Он очень злой и ехидный выдумщик: покойный отец мой всегда его так понимал.

- Может быть, но я сегодня же испытаю справедливость слов его, произнес тоном фата камер-юнкер.

- Каким же образом вы испытаете это? - спросила его, в свою очередь, тем же насмешливо-неуважительным тоном Екатерина Петровна, и в этом случае ее подталкивала не ревность, а скорее уже озлобление против камер-юнкера.

- Испытаю это тем, что буду ухаживать за madame Вибель.

- Для какой же это цели? Любопытно знать.

- Ни для какой! От скуки!

- От скуки только?.. Я сама тоже скучаю и от скуки тоже буду ухаживать за молодцеватым исправником.

- Вам поэтому малорослые мужчины надоели?

- Надоели! - ответила ему откровенно Екатерина Петровна.

- Точно так же, как и мне всякого рода belles femmes*, и тут, знаете, может случиться то, что описано в одном прекрасном романе Гете под названием "Die Wahlverwandschaften"**.

______________

* красивые женщины (франц.).

** "Избирательное сродство" (нем.).

- Пожалуйста, не говорите со мной разными учеными словами; я их не знаю и не понимаю! - сказала Екатерина Петровна.

В ответ на это камер-юнкер захохотал обиднейшим для нее смехом.

- Тут ни единого слова ученого нет, - продолжал он, как бы желая еще более оскорбить Екатерину Петровну, - кроме того, что, по закону предрасположения, неродственные натуры расходятся, а родственные сливаются. Так и здесь, - присовокупил камер-юнкер с умышленным цинизмом, великорослые сольются между собою, а также и малорослые...

- Не самолюбивы ли вы несколько? - возразила ему Екатерина Петровна.

Все эти взаимные колкости пошли бы, вероятно, и далее между ними, если бы по дороге к Синькову не показались едущие экипажи с гостями; но все-таки программа, начертанная в предыдущем споре Екатериною Петровною, а равно и постылым ее другом, начала выполняться с точностью. Камер-юнкер на этот раз уже не просто стремился к пани Вибель, а уцепился за нее; Екатерина же Петровна совершенно забыла своих почтенных гостей, каковы были откупщик и откупщица, и, вовсе не обращая внимания на инвалидного поручика, явно желавшего ей понравиться, стремилась к Аггею Никитичу. Такого рода натиски и отпоры, разумеется, кончились бы не бог знает чем, если бы не случилось одно обстоятельство, сразу перевернувшее ход описываемых мною событий. Аггей Никитич, одолеваемый любезностями хозяйки, чтобы хоть на время спастись от них, сошел вниз, в бильярдную, покурить, где просидев около четверти часа, стал возвращаться назад в залу; но, запутавшись в переходах большого дома, не попал в нее и очутился около боскетной, переделанной ныне Екатериною Петровною в будуар. Он еще издали увидел в этом будуаре пани Вибель и камер-юнкера, которые сидели вдвоем и о чем-то беседовали. Одного этого обстоятельства достаточно было, чтобы у Аггея Никитича вся кровь прилила в голову и он решился на поступок не совсем благородный - решился подслушать то, что говорили пани Вибель и камер-юнкер, ради чего Аггей Никитич не вошел в самый будуар, а, остановившись за шерстяной перегородкой, разделявшей боскетную на две комнаты, тихо опустился на кресло, стоявшее около умывальника, у которого Екатерина Петровна обыкновенно чистила по нескольку раз в день зубы крепчайшим нюхательным табаком, научившись этому в Москве у одной своей приятельницы, говорившей, что это - божественное наслаждение, которое Екатерина Петровна тоже нашла божественным. С занятой позиции Аггей Никитич стал слышать весь разговор пани Вибель и камер-юнкера.

- Вы, значит, не знаете, - говорил последний с одушевлением, - что такое эти господа карабинерные офицеры и как их разумеют в Москве: генерал-губернатор стесняется приглашать их к себе на балы, потому что они мало что съедают все, что попадется, с жадностью шакалов, но еще насуют себе за фалды, в карман мундира конфет, апельсинов, и все это, если который неосторожно сядет, раздавит, и из-под него потечет.

Пани Вибель на такой подлый отзыв о карабинерных офицерах, хоть знала, что Аггей Никитич тоже был когда-то карабинером, вместо того, чтобы обидеться, разразилась смехом.

- Ха-ха-ха!.. Ха-ха-ха!.. Не смешите меня, monsieur, так! - воскликнула она.

Но monsieur не унимался.

- Уверяю вас! - продолжал он с еще большим одушевлением: - Господин Зверев, вероятно, тоже это делал, и можете себе представить, когда он подавил своей особою несчастные груши и апельсины, то каково им было.

Панн Вибель и на это сначала: "Ха-ха-ха!" и уж только потом, поопомнившись, она произнесла:

- Нет, он не делал этого!

- И вы уверены, что из-под него никогда не текло?

Тут пани Вибель опять не могла удержаться и опять: "Ха-ха-ха!.. Ха-ха-ха!"

- А заметили ли вы, - острил расходившийся камер-юнкер, - как господин Зверев танцевал с вами вальс? Он все старался толочься на одном месте и все вас в грудь животом толкал.

Пани Вибель снова захохотала и полувозразила:

- Ах, это оттого, что он танцует вальс по-немецки, медленно, а нынче танцуют быстро! - и затем снова те же "ха-ха-ха".

Далее Аггей Никитич не в состоянии был подслушивать. Он, осторожно поднявшись с кресла, вышел из боскетной и нашел, наконец, залу, где, поспешно подойдя к инвалидному поручику и проговорив ему: "Мне нужно сказать вам два слова!", - взял его под руку и повел в бильярдную, в которой на этот раз не было ни души.

- Сейчас этот... - начал Аггей Никитич с дрожащими губами и красный до багровости, - здешний камер-юнкер оскорбил честь полка, в котором я служил... Он одной знакомой мне даме говорил, что нас, карабинеров, никто в Москве не приглашает на балы, потому что мы обыкновенно подбираем там фрукты и рассовываем их по карманам своим.

Инвалидный поручик пришел в негодование.

- Возможно ли это, - воскликнул он, - когда карабинерные офицеры считаются лучшими в армии, почти те же гвардейцы?!

- Это совершенно справедливо, - подхватил Аггей Никитич (у него при этом на губах была уже беленькая пенка), - а потому я прошу вас, как честного офицера, быть моим секундантом и передать от меня господину камер-юнкеру вызов на дуэль.