Давид Айзман - Об одном злодеянии

— Ты, задумчивый ангелъ! — гаркнулъ за спиной Лэйзера только что подъѣхавшій извозчикъ, огромный рыжій верзила, по имени Шлёмка Гицель. — Посторониться не можешь, іолдъ!

Лейзеръ пугливо оглянулся и проворно подобралъ ноги. Гицель, скверно ругаясь, и по-еврейски, и по-русски, и колотя Храпунчика кулакомъ по шеѣ, сталъ устраивать свою телѣгу.

— И отчего-жъ таки мнѣ не плакать, — продолжалъ думать Лэйзеръ, — отчего? Когда одного легкаго у Шмилека уже нѣтъ, а на ногѣ у него такая страшная рана, и она всегда горитъ… Надо Шмилеку рыбій жиръ, надо ему молоко, и для раны какую-нибудь хорошую мазь, — а ничего этого нѣтъ…

Лэйзеръ поднялъ голову и сталъ озираться. Молока неподалеку было сколько угодно: молочный рядъ устьемъ упирался въ площадь и весь видѣнъ былъ какъ на ладони. По другую сторону площади сквозь сѣрую мглу смутно желтѣли растопыренныя крылья золоченаго орла. Это аптека. Тамъ, конечно, есть и хорошая мазь для ноги, и рыбій жиръ, и разныя лѣкарства для легкихъ…

— Да, а только что же, когда Богъ не хочетъ, чтобы это было для насъ… И чтобы я такъ не зналъ зла, какъ я не знаю, за что онъ на насъ сердится… И что же, напримѣръ, будетъ, если я таки въ самомъ дѣлѣ свалюсь?.. Вотъ я хочу ѣсть, ужасно хочу ѣсть (Лэйзеръ нащупалъ за пазухой хлѣбъ и луковицы, пососалъ языкомъ и плюнулъ), и я озябъ, вотъ у меня потекла за воротникъ по голой спинѣ вода… Ну что, развѣ я мѣдный? Таки заболѣю… Мнѣ по настоящему надо бы теперь съѣсть свой хлѣбъ и зайти себѣ въ «Англію», взять чаю, или тамъ таранки жареной, и поддержать себя, — а нѣтъ возможности… Такъ ѣсть хочу, что душа изъ тѣла уходитъ, — а нѣтъ никакой возможности…

Ноги у Лэйзера озябли до того, что онъ ихъ не чувствовалъ. Чтобы отогрѣться, онъ усиленно скребъ пальцами подошву, — но это не помогало. Онъ спрыгнулъ съ повозки и принялся притаптывать.

— Уй-уй, какъ холодно! Какъ страшно холодно… Можно бы зайти въ «Англію» — вродѣ какъ будто поискать кого, — и пока что погрѣться; только вѣдь можно же прозѣвать нанимателя… Вотъ такъ на зло всегда выходитъ: сторожишь, какъ собака на цѣпи, цѣлую недѣлю, и не является никто, а на пять минутъ отойдешь — и со всѣхъ сторонъ народъ повалитъ… Надо терпѣть…

Въ началѣ десятаго на биржѣ появилась еврейка, въ казакинѣ, въ мужскихъ сапогахъ, и объявила, что ей нужны четыре извозчика, перевозить мебель. Мгновенно на нанимательницу накинулось человѣкъ двадцать, и гвалтъ на площади поднялся такой, какъ если бы кого-нибудь не фигурально только, а самымъ подлиннымъ образомъ рвали на куски. Лэйзеръ тоже полѣзъ было въ толпу, но двое здоровенныхъ дѣтинъ отбросили его прочь, и онъ, не смѣя уже возобновлять свою попытку, стоялъ позади всѣхъ и, подымая кверхѵ руки, задыхаясь, кричалъ:- вотъ я! вотъ я! Я поѣду, я!.. я!

Но еврейкой въ это время овладѣлъ Шлемка Гицель. Онъ схватилъ ее за поясъ и поволокъ къ своей телѣгѣ.

— Вамъ четырехъ извозчиковъ не надо, — гремѣлъ онъ, — будетъ съ васъ двухъ. Ѣду я и вотъ — мой товарищъ… Мы сдѣлаемъ по два конца.

— Да пустите меня… Не хочу въ два конца, это будетъ долго. Теперь дни короткіе. Я хочу все сразу забрать.

— Чего долго! Ничего не долго!.. Галопомъ поѣду… Садись на повозку, ну-ка!

— Да пустите! Постойте!

— Зачѣмъ стоять? Стоять некогда! Дни короткіе. Садись, балабуста, садись. Я-жъ и знакомый тебѣ, знаю, гдѣ ты живешь — на Рыбной улицѣ.

— Вовсе не на Рыбной, — на Узенькой.

— А мнѣ бѣда большая, если на Узенькой. Ну, гопъ! Садись! Живо, вихремъ!

Общій крикъ сдѣлался еще пронзительнѣе. Извозчики всей стаей напали на Гицеля и стали его ругать за то, что онъ не «по правилу» забираетъ кліента.

— А чтобы вы сгорѣли, мамзеры проклятые! Ишь глотки, — послѣдовалъ рядъ крѣпкихъ словъ. — Ну чортъ съ вами. Айда мѣряться!

Гицель подбросилъ кнутъ, другой извозчикъ подхватилъ его посрединѣ, и потомъ всѣ желавшіе ѣхать стали охватывать кнутовище указательнымъ и среднимъ пальцемъ, какъ ножницами. Кто окажется наверху, тотъ и поѣдетъ.

Лэйзеръ тоже сунулся къ кнутовищу, но Гицель локтемъ толкнулъ его въ грудь.

— Брысь! куда лѣзешь!

Съ Лэйзеромъ это продѣлывали всегда, когда «мѣрялись», и это было одной изъ причинъ, по которымъ онъ такъ рѣдко попадалъ на работу. Слабый физически и кроткій духомъ, онъ не умѣлъ за себя постоять и отступалъ сразу. На этотъ, однако, разъ на помощь къ нему пришла сама нанимательница.

— Нѣтъ, пусть и онъ, — приказала она.

— «Раввинша»? Ко воѣмъ чертямъ! У него лошадь дохлая.

— Ничего, пусть.

— У него лошадь еще для постройки Соломонова храма камень возила.

— Если онъ не будетъ мѣряться, никого не возьму.

Стиль Гицеля, его разбойничья рожа и своеобразность тѣлодвиженій пугали еврейку. Она была увѣрена, что онъ все раскрадетъ и перебьетъ половину мебели. И остальные извозчики довѣрія тоже ей не внушали. Одинъ только Лэйзеръ казался похожимъ на человѣка, и ей очень хотѣлось, чтобы онъ поѣхалъ.

— Знать не хочу! Пусть мѣрятся! — настаивала она.

Ободренный Лэйзеръ опять полѣзъ въ толпу и протянулъ къ кнутовищу озябшіе пальцы. «Господи, сдѣлай, чтобы я былъ наверху! — съ сердечнымъ замираніемъ молилъ онъ. — Помоги мнѣ!.. не для меня, а для Шмилека»…

Господь Шмилеку покровительствовалъ, и молитва Лэйзера была услышана.

Какъ только двинулись въ путь — первымъ шелъ Гицель съ нанимательницей, потомъ два другихъ извозчика и позади всѣхъ Храпунчикъ, — такъ сейчасъ же Лайзеръ вытащилъ изъ-за пазухи хлѣбъ и луковицы, и въ два-три пріема проглотилъ… Точно въ яму все провалилось.

— Ува! какъ ѣсть хочется! — проговорилъ онъ, подбирая съ армяка крошки. — Страшенное дѣло, какъ хочется ѣсть… Ну, ничего! До вечера потерпимъ, а вечеромъ все будетъ. Покушаемъ себѣ хорошо… Очень хорошо покушаемъ… Но, но, Храпунчикъ, веселѣече!

Пріѣхали на Узенькую улицу. Мебель еврейки оказалась такая нелѣпая и громоздкая, что укладывать ее на возы было особенно трудно. Сперва вытащили какой-то шкафъ, отъ котораго, пока его несли, отскакивали и шлепались на землю полки и дверцы; потомъ поволокли два огромныхъ ободранныхъ, пудовъ по пятнадцати каждый, дивана. Затѣмъ послѣдовала корявая конторка, кресла безъ ножекъ или безъ сидѣній… Все это извозчики таскалисъ крикомъ, съ гамомъ, съ руганью; а еврейка бѣгала за ними, ужасалась, охала, упрашивала… Лэйзеръ тоже суетился и выносилъ вещи полегче. Извозчики не совсѣмъ были неправы, когда не хотѣли брать его въ свою компанію. Чахлый и слабосильный, съ ветхой кляченкой и дрянной телѣгой, онъ былъ для нихъ невыгоднымъ компаньономъ. «Это развѣ извозчикъ? Это раввинша», — говорили они о немъ. И дѣйствительно, для работъ «серьезныхъ», для грузки хлѣба, напримѣръ, Лэйзеръ не нанимался и самъ. Его спеціальностью было отвозить съ базара покупки — нѣсколько пудовъ антрацита, сотню арбузовъ, пустыя бочки, или что-нибудь въ этомъ родѣ. — «Нагрузи его телѣгу какъ слѣдуетъ — она разсыплется, лошадь упадетъ и хлопотъ съ нимъ не оберешься»… И исходя изъ этого соображенія, извозчики и теперь тяжелой, «хорошей» мебели на телѣжку Лэйзера не ставили, а украспли ее кухонной рухлядью да тѣмъ движимымъ, которое хозяйка хранила въ сараѣ.