Иван Подсвиров - Чинара

разгребет снег, на окаменевшем слое песка разложит костерок и ждет себе, постукивает сапожками. От свечек и сухой дерезы огонь спорый. Песок быстро отходит, мягчает. Когда уж совсем отойдет, Игнат сдвинет огонь - и ну пригоршнями кидать в ведра теплый песок. Потом размешает его палкою в кашице, нацепит дужки на коромысла - и бегом в хутор, на приемный пункт. Иногда в день по три раза успевал оборачиваться. Медяки так и текли в карман. Вечером он выгребал их и кидал по одному в разинутую пасть глиняной кошки. Но однажды все-таки попался Игнат: Костя Ломов рассказал приемщику о его хитрости...

Вспомнив об этом, Игнат почувствовал давно забытый стыд, смуглые щеки его вспыхнули, и он быстро зашагал от куста, впечатывая в землю подошвы модельных туфель.

Лицом он походил на цыгана: смоляная шевелюра кольцами спадала ему на лоб из-под зеленой шляпы, в угольно-темных глазах светился загадочный блеск. Однако обнаруживались и черты, свойственные казацкой породе: кривые и высокие, что у голенастого петуха, ноги, крупный затылок, остриженный под бокс...

"Костя тогда меня под монастырь подвел, - подумал Игнат. - Тихоня".

Быстрая ходьба и близость дома мало-помалу рассеяли наплывшее настроение Игната, и вновь в его памяти воскресли счастливые дни юности. К восемнадцати годам как-то внезапно, без чьих-либо подсказок со стороны, он догадался, что глиняная кошка, при всей ее полезности, не сможет прочно утвердить его на земле. Его тогда как осенило. И в один прекрасный день Игнат размозжил кошке голову, ссыпал монеты в мешочек из-под табака и тайком от родителей сбежал куда-то. Много лет от него совсем не было вестей. В хуторе думали, сгинул парень.

Наконец Игнат дал знать о себе. В коротком письмеце уведомлял он мать и отца, что жив, здоров и золотухою давно не страдает. Отслужил в армии, в парашютно-десантных войсках. Работает на угольной шахте забойщиком. А молчал долго потому, приписывал Игнат в самом конце, что некогда было заниматься письмами.

Игнат пнул вислоухую свинью, некстати подкатившуюся под ноги, оглядел брюки - не испачканы ли? - и свернул к плетню, клином врезавшемуся в усеянный пометом луг. В душе пробудилось волнение: отцов огород.

Игнат взялся за ольховые колья, и в этот момент его окликнули:

- Здорово, шахтер!

Голос показался Игнату знакомым, он перегнулся через плетень и увидел в соседнем огороде Кусачкина. Улыбаясь во все свое скуластое, широкое лицо, тот двигался ему навстречу увалистой походкой - как медведь.

- Ну прыгай, прыгай! - подзадоривал Федор.

Игнат перескочил через плетень, затем переступил низкую штакетную оградку, служившую межой, и оказался на просторном огороде Кусачкиных. Обнялись с Федором, помолчали, переживая волнующий момент встречи. Как-никак в детстве дружили они. Вместе, бывало, по чужим садам лазили, купались в глубоких ямочках на Уле. И даже за одною партой до седьмого класса торчали, пока Федор не отстал на второй год, а потом и вовсе бросил школу.

- А я, вишь, ботву в огороде сгребаю, - оправившись от радостно-удивленного смущения, заговорил Федор, - Деревня!.. Картошка этой осенью крупная. Что у тебя за сумка? Вся размалеванная... - Федор приблизил свое возбужденное лицо к сумке, сощурил глаза. - Подумать только, чего не придумывают: "Летайте самолетами гражданского Аэрофлота! Надежно, выгодно, удобно!"

Вот хохмачи, на сумках упражняются...

- Это еще куда ни шло - на сумках, - сдержанно ухмыльнулся Игнат. - И на штанах... на задницах пишут.

Такая, брат, мода пошла. Обо всем человека оповестить надо. А то он, говорят, слепой, как котенок.

- Ух ты!.. - засмеялся Федор.

Со двора пахнуло сырым бельем. На проволоке, натянутой от угла дома до свежевыбеленной кухни, трепыхались на ветру чистые простыни, женские исподницы с кружевными затейливыми оборочками. Федор в три погибели согнулся и поднял над собой проволоку, пропуская Игната к ступенькам лестницы, ведущей на стеклянную веранду.

Игнат занес было ногу на первую ступеньку, но тут заметил в углу двора голубой "Запорожец".

- Шоферишь в колхозе?

- Да нет... Моя, - коротко бросил Федор. - Думаю "Жигулей" брать. На очередь записался.

В лице Игната мелькнуло какое-то нехорошее выражение, может быть зависть. Стараясь придать голосу тон безразличия, он пристально глянул на Федора:

- А деньги?

- Есть деньги. На своей ведь земле живем, она и кормит. На одном месте и камень мхом обрастает.

Вошли в дом, сели за круглым столом посредине просторного зала, обставленного дорогой мебелью. Пол был вымыт до блеска. Игнату как-то неловко стало, что он плохо вытер туфли о половичок у входа на веранду. Прямо над головой золотилась люстра, нарядная, блескучая, в красных шелковых веревочках-ручейках. Пахло духами, печеными яблоками из соседней комнаты, дверь в которую была раскрыта настежь. Федор кинулся собирать на стол, порывался съездить в село за поллитровкой, но Игнат сказал, что они пообедают и выпьют после, у его родителей, а то старики обидятся.

- Жена-то где? - спросил он.

- Моркву с бабами взвешивает. Позвать?

- Да зачем... Я просто так интересуюсь. Богато у вас.

- Нонче все, кто не ленивые и не старые, так живут. Но скучно у нас.

- А я думал, ты себе должность какую-нибудь отхватил. Важную.

- Была должность. Да по шее мешалкой наладили с ней. Проштрафился малость.

- Что?

- Это меня губит, - Федор выразительно пощелкал себя по горлу, задвигал кадыком. - Закладывать я не дурак. А как волью, на быструю езду тянет. Выпил и влип в молоковозку. Все обошлось бы гладко, да председатель пронюхал. А он у нас из молодых, да ранний. Строгий, черт, никаких поблажек. С виду размазня, галстучек носит, а характер - кремень. Узнал и сковырнул меня с заведующего фермой. Теперь я в скотники подрядился.

- С заведующего в скотники? - усмехнулся Игнат. - Тебе не позавидуешь.

- Ясное дело, стыдно. А платят хорошо.

- Кого ж на твое место?

- Арину Климову.

- Она ж на Севере! - Глаза у Игната сухо, горячо вспыхнули.

- Воротилась. Одна... Такая краля - не глянь на нее, не подступись. Гордая, - делился хуторскими новостями Федор.

- Форму держит?

- Форма что надо, - Федор бросил на Игната взгляд, в котором мелькнула едва заметная ирония. - Ягодка не по нашим зубам. С Костей гуляет.

- С травником?!

Федор как бы и не заметил его изумления, продолжал обычным тоном, словно речь велась о предмете, мало его занимающем:

- Любовь у них - водой не потушишь. В хуторе только и говорят об Арине да Косте.

- Ладно, я пойду, - помрачнев, вскинулся Игнат. - Потом доскажешь.

Федор попридержал его за плечо:

- Надолго к нам?.. Я тут растрепался как баба, все тебе сразу выложил. А ты - как в рот воды набрал...

Скажи, ты хоть женился?