Тремориада - Валерий Еремеев

На этот автобус садиться было нельзя. Аркаша знал точно. Насчёт следующего пока ничего не чувствовал. В прошлый раз, возвращаясь с работы, пришлось пропустить четыре автобуса. Аркаша тогда порядком промёрз. Лишь пятый оказался безопасным. В последнее время беда прям кружила над ним и, если б не Звезда, он давно имел бы тем-пературу почвы в Мурмашах. “К чёрту!” – решил Тараськин и, не дожидаясь сле-дующего автобуса, пошёл пешком, срезая через овощную базу свой путь в город из припортовой территории. Это место напоминало ему фрагмент из фильма о гражданской войне. Обшарпанные товарные вагоны, об-лезлые складские помещения, под ногами – жирная гря-зища. Забавно, но овощебаза ассоциировалась у Аркаши с голодом и разрухой. Он свернул от железнодорожных путей по дороге меж складов. И увидел женщину в фуфайке, запирающую дверь на висячий замок. Закинув ключ в карман, она пошла прочь от Аркаши, не особо выбирая дороги в грязи благо-даря своим резиновым сапогам. Вдруг из-за поворота ей навстречу выскочили четыре собаки. Все – чуть ли не по пояс. И завиляли хвостами с таким усердием, что казалось – хвост махает собакой. А когда женщина достала из кар-мана газетный свёрток, псы оказались на грани сердечного коллапса от избытка чувств. Женщина развернула свёрток и кинула каждой собаке по какому-то кусочку. И каждая, клацнув зубами, моментально поймала угощение на лету. Женщина ладошкой потрепала лохматого барбоса по теля-чьей голове. – Всё-всё, – проговорила она и почмякала по грязи дальше. Собаки немного проводили её, а затем, подотстав, развернулись навстречу Аркаше. Хвосты их не виляли. Тараськин, в отличие от женщины в сапогах, тща-тельно выбирал куда ступить. Грязища смачно расплеска-лась по дороге. Аркаше оставалось надеяться, что сейчас по ней не прогромыхает грузовик, обдавая его жижей с ног до головы. Тараськин увидел, что псы, настороженно глядя, дви-нулись в его сторону. Он с детства боялся собак. Его ещё совсем ребёнком хватанула овчарка. Не сильно. Но зача-стую угроза боли страшней самой боли. Аркаша был одет, как чужак. Ни сапог, ни фуфайки со свёртком в кармане. Аккуратно шедший Тараськин и вовсе замедлил шаг. Может, следовало поехать на автобусе, не-жели забираться к собакам, охраняющим чёрт знает какую дыру?.. Аркаша остановился. Собаки двинулись быстрее. Ар-каша попятился и наступил в лужу. Холодная вода замочила обе ноги. Псы были уже совсем рядом. Лохматый, с теля-чьей головой, заворчал. Аркаша развернулся, понимая, что бежать бесполезно. Успел уловить метнувшуюся сзади тень. И уж было рванул, что есть мочи… но нелепо поскользнул-ся, разбрызгивая разъехавшимися ногами ошмётки грязи. Руки пошли в отчаянный мах, и в это мгновение лохматая собака настигла его пальцы. Сердце Аркаши рванулось из груди. Он, зажмурив глаза, полетел на дорогу спиной. При этом отмечая, что собака – чёрт её побери! – всего лишь лизнула его! Тараськин успел прижать подбородок к груди. Поэтому падение с физической точки зрения оказалось благополуч-ным. Затылок от удара он уберёг. Что ж касается эстетики… Ну, со стороны, может, смотрелось и красиво, но ощущение от затекающей за шиворот лужи было отвратительным. А ниже пояса вообще казалось, что он обделался ледяным дерьмом. – Красота, – проговорил Аркаша, и лохматый пёс лизнул его в нос. Только Тараськин выбрался на городские улицы, и тут же возле него возник милицейский УАЗик. – С работы иду, – ответил вопрошающим милиционе-рам Аркаша. – В прачечную? Из замарачечной? – усмехались ми-лиционеры. – Бухой?

– Нет, – ответил Аркаша. – А что весь грязный-то такой? Документы… – Так в лужу упал, – сказал Аркаша, доставая па-спорт. Милиционер открыл документ и буркнул: – Угу, гражданин Тараськин в луже купается – быть дождю… Проедем в отделение. – Это зачем? – спросил Аркаша. – Для выяснения личности, – ответил милиционер, забравший паспорт. А второй спросил у Аркаши: – Наркоман? В отделении Тараськина отвели в кабинет, где велели выложить всё из карманов. И, как только он это сделал, в дверях появился какой-то лейтенант, радостно объявив-ший: – Началось. Аркашу тут же вывели из кабинета и отвели в курилку, сказав: – Жди, кури, только стены не обтирай. А то мыть за собой будешь. Аркаша был некурящим. Да и коль курил бы, все равно всё содержимое карманов осталось в кабинете. В общем, оставалось только не обтирать стены да ждать. А когда ему это надоело, он, пройдя по пустынному коридору, посту-чался в дверь кабинета, из которого его вывели. Дверь ока-залась заперта. Аркаша вернулся в курилку – ждать. Затем вновь прошёлся по коридору. Увидел приоткрытую дверь. Заглянул. Сидящий за столом мужчина в штатском, лишь на секунду оторвав глаза от бумаг, сказал: – Ждите, вас позовут. И Аркаша ждал дальше. Часов в одиннадцать вечера он спустился на первый этаж к дежурному. – Ждите, вас позовут, – сказал и тот. Позвали Аркашу в первом часу ночи. И уж в час, сфо-тографированный, со снятыми отпечатками пальцев, Тараськин был отпущен на все четыре стороны. Начало чего объявил тот лейтенант, Тараськин так и не понял. 3.После увольнения Аркашки терпение Ольги иссякло. – Нам надо пожить отдельно… какое-то время, – сказала она. – Каждый наедине с собою. Всё хорошенько обдумаем. Вместе у нас как-то не выходит. – Вместе хорошо на ассамблее всё обдумывают деле-гаты, – хлопал наивными глазами Аркаша. – У них крес-ла одноместные. А у нас – кровать здоровенная, чего тут обдумывать-то. Аркаша попытался ухватить жену за талию, но та, шлёпнув его по рукам, сказала: – Поэтому-то нам и надо пожить отдельно. Я еду к маме. Собрав вещи, Ольга поцеловала Тараськина в щёку и, пообещав позвонить, ушла. “Да-а, – вздохнул Аркаша. – Похоже, нездоровая ерунда выходит с этой Звездой…” Время уж к ночи шло, а сосед за стеной, Серёга, какого-то чёрта врубил музыку. Он был старше Аркаши на девять лет. Отношения их были добрососедскими. Жил тот тихо-мирно, с женой и трёхлетним сыном. И то, что он в 23:30 давал стране угля, было событием нетипичным. “Донбасс за стеной! Очень кстати…” – подумал Арка-ша, и отправился к соседу. – Я на кочерге, – улыбаясь во все зубы, заявил Серёга, открыв дверь. – Заходи. – А я слышу, уголь раздают, – сказал Аркаша, проходя в квартиру соседа. – Какой уголь? – приподнял бровь Серёга. – А-а, ты о кочерге! Да-да, сейчас и тебе угольку отколупну. – “Джин-тоника” я б сейчас выпил, – сказал Аркаша. – От него в желудке свищ образуется, – хмыкнул Се-рёга. – “Джин-тоник” – пойло для самоутверждающихся школьниц, будущих пациенток гастроэнтеролога.

Серёга, произнося это во хмелю, чуть язык не сломал, и даже головой тряхнул, договорив. – Музыку бы сделал потише, поздно, – сказал Ар-каша. – А сколько времени? – Уже полночь близится. – Бр-р-р, ты как злой сказочник! – опять тряхнул го-ловой Серёга. Они прошли в комнату, где у журнального столика, заставленного закусками, сидел в кресле длинноволосый с проседью тип. – В каком полку изволили служить? – спросил он сквозь гитарный скрежет, протягивая руку Аркаше. – С полком как-то без моего изволения всё вышло, – ответил тот, пожимая протянутую руку. – Это Саныч, – представил сосед гостя. – А это – Ар-каша, из-за стенки. – И как оно, в застенках? – спросил Саныч. – Чай, не сахар? – Соль не кофе? – подхватил Серёга. – В застенках музыка не тихо, – ответил Аркаша. – Баба Вера, наверное, уж ментов вызвала. Динамики хрипели о заржавевших стальных зубах. Серё-га уменьшил звук так, что Аркаша перестал разбирать слова. – Блин! Треска. Была одна песня у волка! – возмутил-ся Саныч, назвав Серёгу Трескачёва “Треской”. – Ты бабы Веры не знаешь, – сказал Сергей. – Зато я знаю бабу Надю, двадцати лет, меня вчера перепила. – Баба Вера скандалы закатывает. – Я тоже, – заворчал Саныч. – Баба Вера – профессионал, – сказал Сергей. – За-катывает всё. В банки, истерики, под асфальт. – Стоп! – поднял ладонь Саныч. – Наливай. – Где жена с сыном? – спросил Аркаша, когда они вы-пили и закусили.