Александр Попов - Мама Белла

Через много лет Вася, уже отслуживший в армии, встретил Выговского на улице Братска.

-- Вот, командир, -- обратился он к Выговскому так, как было когда-то принято в лагере, -- это моя жена, -- кивнул он на девушку. Постояли, поговорили. А прощаясь, он шепнул Выговскому: -- Спасибо тебе, командир: я никогда не забуду той тушенки. Ты меня тогда спас... на всю жизнь.

Сколько было у Выговского таких историй, когда он спасал своих подопечных... "на всю жизнь"!

Лет десять назад подметил Выговского, бойкого, зубастого и лобастого директора школы, заведующий ОблОНО и пригласил в свои заместители. Чиновничья работа портит живую, деятельную натуру. Так, по крайней мере, нередко происходит у нас в России. Впрочем, не хочу обобщать, но мои наблюдения такие. Однако деятельность Выговского как крупного чиновника областного масштаба опровергает мое мнение о чиновниках вообще.

С Выговским я столкнулся впервые, когда работал директором школы-интерната. Однажды он приехал ко мне и стал, извините за выражение, прикапываться: то бумажки не так оформлены, то где-то обои отклеились, то вилки в столовой не такие. "Ну, -- думаю, -- зануда!" Но я был очень молодым директором и не совсем ясно понимал, что воспитательная работа в сиротской обители, как нигде в другом месте, строится на мелочах быта, житейского уклада. Интернат для сироты -- дом, родной дом, а любой дом стоит на фундаменте, в котором много-много маленьких камушков -- мелочей жизни. Теперь я благодарен Выговскому, что он учил меня, но тогда сердился. Леонид Аполлоныч нас, директоров, не столько учил, сколько заражал своими идеями. Чем-чем, а мыслями его голова полна! Если он понял, что его идея подхвачена, -- все, измотает себя и не отступит от людей, пока проект не станет жизнью образовательного учреждения.

Помню, как драматично создавались сиротские интернаты семейного типа. Но сама идея очень проста: нужно объединить детей-родственников в рамках разновозрастной группы в одну семью, влить в нее по три-четыре ребенка-неродственника, упразднить нянь, воспитателей и заменить их тщательно по конкурсу отобранной "мамой", открыть для "семьи" банковский счет -- пусть сами распоряжаются деньгами, которые выделяет государство на содержание сироты. Для "семьи" организуется подсобное хозяйство, общая --казарменная! -- столовая ликвидируется, вещевые склады -- тоже, а все бытовые хлопоты, дела переносятся в "семью". Много в этом проекте и других нюансов, но важно то, что ребенок, волею судьбы лишенный семьи, отныне воспитывается именно в семье, в которой есть и старшие, и младшие дети, в которой шире, богаче речевая, духовная, интеллектуальная среда. Опыт Чехии, Словакии, Германии, некоторых регионов России доказал, что такое объединение сирот -- благо. Однако директорам, особенно тем, кто в возрасте, и тем, кто интеллектуально, духовно дряблый, не очень хотелось изменять жизнь интернатов: с разновозрастной группой хлопотно работать, общаться, жить, чем с классом одногодок. К тому же большая доля властных полномочий автоматически переходит к "маме"; да и нужно провести гигантскую подготовительную работу: например, ликвидировать общежитьевские спальни, на новый манер оборудовать кухни, бытовки, туалеты. Помнится, один мой коллега-директор сказал мне: "Все это фантазии. Никаких семей не надо нашим балбесам: чуть волю почувствуют -- разнесут весь интернат".

Действительно, дети-сироты -- нелегкий народ, порой изломанный с пеленок, но ко всему человеческому, справедливому, благому они тянутся, как и все мы. Выговский тонко это чувствовал и не мог, не имел права отступить от задуманного: в области будут сиротские дома семейного типа! Но он не спешил, не порол горячку: потихоньку готовил директоров к такому важному переходу. Устраивал семинары, проблемные игры. Приглашал к себе неподатливых директоров и убеждал. Приезжал в интернаты, выступал перед коллективами. Создал научную проблемную лабораторию, к работе в которой привлекал как особо несговорчивых директоров, старших воспитателей, так и тех, кто загорелся "семейным" проектом. И интернаты семейного типа появились в области, не один, не два -- с десяток.

Выговский исподволь, но уверенно превращает ИПКРО в центр научно-методической, внедренческой, исследовательской работы. Он убежден, что институт может и должен деятельно и целенаправленно влиять на развитие образования в регионе, выдавать научные идеи, проекты. Сложилась кафедральная, многоукладная, по вузовскому типу, система, позволяющая отслеживать, исследовать процессы развития образования и на основе диагностики повышать квалификацию педагогов. Что интересно: Иркутский институт за последние два-три года стал самым крупным, полностью укомплектованным научными кадрами институтов среди себе подобных за Уралом.

Но критиков у Выговского, кстати, хватает. За что критикуют? Вот за что... впрочем, нет, я хотел рассказать о стоящем человеке хорошее, а кому хочется в бочку меда добавить ложечку дегтя -- приглашаем к беседе. Тем более, разговор о Выговском не может, думаем, строиться иначе, как серьезный, заинтересованный диспут о развитии народного образования.

ГОЛОСА ИЗ ПРОШЛОГО

Веют ветры истории. Взвивают кем-то выброшенные желтые старинные листки с письменами, печатями, датами. Листки мокнут под дождями лихолетий, заваливаются снегопадами равнодушия, жалко скрючиваются, сгорая на кострах. И мы понимаем: погибла память о прошлом, память о наших радостях и мучениях, взлетах и падениях -- о нашей жизни. Дряблые губы стариков еще что-то шепчут нам: мол, вот как было на самом деле, вот как жили. Но пробивает роковой час, и губы навечно смыкаются. И мы неожиданно останавливаемся, испугавшись:

-- Батюшки, перед нами пропасть -- пропасть беспамятства о себе, о своем народе, стране!

Самые ловкие строят воздушные мосты лжи и домыслов, калечат души, разбивают сердца. Однако не все старые листки погибают на улицах и заулках нашего ветрового и в чем-то ветреного времени. Находится зоркий, умный человек -- и клочок из прошлого спасен. Таким собирателем и хранителем был Афанасий Никитович Антипин -- вдохновитель создания музейчика -- да, он совсем маленький -- народного образования Иркутской области.

Музей такой небольшой и незаметный, что мы забыли об его юбилее, -- ему исполнилось двадцать пять. Но забывчивость, думаем, не случайная: она показатель нашего равнодушия. Не получилось бы со скромным антипинским музеем так же, как с желтыми листками нашей исторической памяти -- бесследно унесет ветер времени. С провалом в памяти о прошлом -- не понять нам и не оценить по достоинству настоящего, а будущее снова может вообразиться миражом.

К счастью, музей живет. То, что собрал и сохранил Антипин и его добровольные помощники, несомненно, помогает нам жить.