Евгений Попов - Подлинная история Зеленых музыкантов

- Тише ты, люди смотрят, - сказал я.

- Да в гробу я их видал... - начал было он, но осекся, усмехнулся и сел, тщательно поддернув брюки, чтоб не смялись на коленях.

- ... но я тебя понимаю, - сказал я (886).

- А Россия! Родная до боли Россия! - бормотал журналист. - Россия, Родина, Народ - разве все это пустые слова?

- Кто ж возражает? - сказал я.

- Так в чем же тогда дело?

- Ай, да брось ты, - сказал я. - Не суетись. Все прекрасно, мой дорогой соотечественник! Все прекрасно! Давай-ка лучше тяпнем. За Россию, например (887). Так оно как-то веселее...

- Нет ! - журналиста передернуло.

- ... как ты говоришь - жить, глядеть, думать.

- Нет! Не сердись, старичок, - в расстройстве отмахнулся Василий Александрович. - Но раз уж я завязал, то - навсегда. Мое слово крепкое.

Ну, я и выпил один (888).

Комментарии,

суть которых заключается в том, чтобы Васе

(см. комментарий 75) никогда больше не было страшно

(1) ... Потому что так действительно называлось мое сочинение, написанное в 1974 году, которое, так уж вышло, никогда не было и теперь уж вряд ли когда будет опубликовано в том первозданном, девственном виде, в каковом сочинялось. "О, моя утраченная свежесть!" (С. Есенин).

(2) Робости как таковой у меня в тот момент совершенно не имелось. Брал лист бумаги да валял что в голову придет в имевшихся условиях, когда только что выслали из СССР писателя Солженицына и в Москве только-только появились первые экземпляры "Архипелага ГУЛАГ", перевернувшего мир.

(3) Таковая печаль имеется у писателя всегда. В самом деле - люди деньги зарабатывают или "тихо размножаются" (А. Платонов), а ты сидишь и зачем-то все это пишешь.

(4) В смысле скромного, "нешедеврального".

(5) И ныне (1997) - тоже. Коммуняки, как известно, приватизировали все, чем управляли, и теперь снова живут припеваючи, опасаясь лишь пули, выпущенной из верного товарища "Макарова" по заказу другого "товарища", конкурента.

(6) Имеется в виду город К., стоящий на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан. Я в этом городе жил тогда последний год, обменяв в 1975 хорошую квартиру в центре К. на четверть шлакобетонного барака в поселке "Завода Фрезерных Станков" (местное название "негритянский поселок"). "Негритянский поселок" и поныне расположен в Московской области городе Д., стоящем на канале М.-В., построенном заключенными, которых согнали на это строительство коммунисты. Дома поселка были выстроены для ударников 50-х на фундаментах лагерных бараков, и каждый ударник получил там за свой ударный труд комнату с печным отоплением. Время шло, благосостояние трудящихся улучшалось, и моя жилплощадь, кроме комнаты, уже имела кухню, отдельный вход, но общественный люфт-сортир, один домов на пять, по-прежнему помещался через песчаную улицу под деревом, которое почему-то называлось там "американский клен". Этот период жизни нашел свое отражение в стихотворном романе русского доперестроечного Генри Миллера, поэта Александра Лещева, "Алик плюс Алена", где я являюсь одним из прототипов. Александр Лещев - мой земляк. Он тоже родился в городе К., стоящем на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан, и мы с ним когда-то жили на одной улице имени революционера Засухина. [...]

(7) Коммунисты и прочие советские люди очень любили организовывать всякие комиссии по самым разным вопросам, начиная от регламентации ширины брюк, длины волос и заканчивая комиссией по "борьбе за мир", где под сенью крыл мирного голубя тов. Пикассо мирно трудились шпионы и коллаборационисты.

(8) Слово "депутат" я в рукописи 1974 года зачеркнул, преувеличенно струсив обвинений в "антисоветчине". [...]

(9) Вряд ли это писателю когда-либо может быть известно, ведь он поет, как тетерев на случке, который слышит только себя. Скорее всего я вставил этот пассаж в рукопись после того, как мой лучший друг Эдуард Русаков, писатель и доныне живущий в городе К., сделал мне тогда замечание, что, в отличие от моих коротких, до слова выверенных рассказов, "Зеленые музыканты" растянуты и расплывчаты.

(10) Еще бы здесь не имелось пробелов, когда я, ненавидя коммунистов, все же хотел у них же печататься, пытаясь избрать третий путь, исключающий эмиграцию и тюрьму.

(11) [...]

(12) Как известно, Литературный институт у нас в стране был, есть и, наверное, будет всего один - имени А. М. Горького, расположен на Тверском бульваре. Не знаю, как сейчас, но раньше в нем, на мой взгляд, учили писать разрешенное говно и со страшной силой выковывали из этого говна советских писателей-конъюнктурщиков. Я туда поступал два раза. Первый раз, в 1963, мне даже не позволили сдать документы, так как у меня тогда не было рабочего стажа. [...] Второй раз, а именно в том самом 1974, когда мне было уже двадцать восемь и я был значительно хитрее, чем в семнадцать, я сразу же послал рассказы и в Литинститут, и во ВГИК (Всесоюзный государственный институт кинематографии). В Литинституте я получил за непристойные, с точки зрения комиссии, рассказы тройки, двойки, единицы и к творческому конкурсу допущен не был, зато в более либеральном ВГИКе я с этими же рассказами был принят "на ура", и мне разрешили сдавать экзамены, но после первого же из них тут же погнали вон. Первый экзамен был тоже творческий, нужно было написать этюд, как некие люди идут по колхозному полю. "Ой, смотри!" - вдруг говорит один из них, а дальше нужно было дописать, что произошло. Я и написал, что эти люди были: двое пьяных растратчиков - председатель колхоза и бухгалтер "тишайший Коленька", а третий - самогонщик, которого председатель в 1948 году посадил на 10 лет по "указу от седьмого восьмого", то есть за кражу трех колосков с колхозного поля. Они уже допивали на высокой горе огромную бутыль самогона, когда вдруг бывший зэк, а ныне справный хозяин, увидел через зеленое бутылочное стекло, что у него горит дом, где взорвался аппарат для производства незаконных напитков. Он на коленях просит председателя и бухгалтера быстрее ехать с ним и потушить пожар, но те ему, ухмыляясь, отказывают, сообщая народную мудрость: что сгорит, то не сгниет. Я особенно был горд тем, что придумал классный "киношный" ход - пейзаж, искаженный бутылочной оптикой. [...] Получил двойку, а пятерку поставили тогда некрасивой старательной девочке с косичками Регине Р. В ее этюде комсомолец возвращался домой со службы в Советской Армии и по дороге мечтал о любимой. Как вдруг он увидел, что неподалеку горит коровник, бросился туда и спас колхозных телят, после чего его ударило горящей палкой по голове, и он потерял сознание. А когда очнулся, на него ласково глядела... любимая, тоже комсомолка, и они поцеловались. Неудивительно, что Региночка нынче - известная сценаристка порнофильмов и ездит на "мерседесе" с охранником.

(13) Лично мне это слово нравится в изначальном его контексте, начисто извращенном коммунистами. Хотя здесь оно, конечно же, использовано для того, чтобы слегка и без тяжких последствий пнуть правящий тогда режим.