Макар Последович - С тобою рядом

Быстрая, словно пулеметная очередь, речь оратора в первую минуту привела всех в замешательство. Потом на весь зал раздался хохот, послышался свист, ядовитые выкрики: "Соглашатель!", "Безыдейное трепло!", "Почему ничего не сказал про мещанку Лазаревскую?"

По многим выкрикам Полина поняла, что это только начало, что, может, лучше было бы встать и сразу признать свою ошибку. У нас радуются и верят, если человек признает свою ошибку и обещает исправиться. Только неразумные либо упрямые люди отваживаются пререкаться с коллективом. Но это приблизительно то же самое, что плыть против сильного ветра: неминуемо захлебнешься. Полина, однако, знала и другое: многим девчатам и хлопцам очень нравились ее красивые лодочки и жакет. На эти вещи она потратила с таким трудом собранные деньги. И может быть, если б не это злосчастное молчановское стихотворение, никто б на нее не накинулся. Во всем виновато стихотворение "Свидание". В редакцию полетели то гневные без меры, то радостно-признательные письма читателей. "Комсомольская правда" напечатала в порядке дискуссии как одни, так и другие... Полине больше приходились по душе письма, которые защищали автора "Свидания"...

Собрание продолжалось. Один из студентов с пафосом прочитал от начала до конца стихотворение Владимира Маяковского и тут же стал сомневаться, можно ли теперь доверять Лазаревской сбор мопровских членских взносов. Дело помощи героическим узникам капитала нельзя доверять человеку, который утратил свое пролетарское обличье. И не надо просить белорусских поэтов, чтоб они написали еще одни мещанские "Кирпичики". Надо просить Янку Купалу и Якуба Коласа создать новые стихотворения про комсомольскую революционную бдительность, про молодые коммуны...

- Товарищи, - словно сквозь сон услышала Лазаревская голос председателя собрания. - Уже второй час ночи, а еще не выступила и половина товарищей, которые записались в прениях. Есть предложение продолжить собрание завтра.

...На следующий день Корницкий сидел на том же месте, в президиуме, и уже с некоторым любопытством следил за собранием.

До этого собрания его как-то не интересовали. Может быть, потому, что жизнь его до комвуза была всегда заполнена если не боями, так подготовкой к ним. Нигде подолгу он не задерживался со своими партизанами. Главное революция, освобождение угнетенных из-под ига эксплуататоров. Он, Антон Корницкий, солдат, который должен всегда считать себя мобилизованным, чтоб по первому сигналу ринуться в атаку. Поэтому даже в комвузе Корницкий ходил в армейской защитной форме. Каждая пуговица была на своем месте, сапоги начищены до блеска. Еще на фронте и в партизанах Корницкий заметил, что опрятные, подтянутые люди более дисциплинированны, больше готовы к выполнению самого трудного боевого поручения.

Теперь он поглядывал время от времени на Полину Лазаревскую и думал, что, может быть, Осокин правильно говорил: "Разве только одни буржуи должны хорошо одеваться? А рабочий человек будет всегда ходить в лохмотьях?" Эти осокинские слова не выходили у него из головы, когда он слушал суровую речь Бляхмана и взволнованные выступления других студентов. Большинство комсомольцев осуждали стихотворение Молчанова. Один из ораторов, показывая пальцем на Лазаревскую, с подъемом прочитал:

Знаю я

в жакетах этаких

на Петровке бабья банда.

Эти

польские жакетки

к нам

привозят

контрабандой.

Слова "бабья банда" и "контрабанда" оратор особенно подчеркнул.

Лазаревская, словно подсудимая, сидела на том же самом месте, что и вчера. Вдруг ее узенькие плечи вздрогнули, и в больших карих глазах блеснули слезы. Корницкий видел, как быстро она закрыла лицо ладонями и опустила голову. Плечи ее время от времени вздрагивали от беззвучного плача. Этого Корницкий уже не мог выдержать.

- Позвольте мне сказать несколько слов, - попросил он у председателя собрания.

- Пожалуйста, - встрепенулся председатель и тотчас же объявил: Слово имеет товарищ Корницкий.

- Мне лично, товарищи, - начал Корницкий, - понравилось, как держалась на этом собрании Полина Лазаревская. Если бы так лупцевали на протяжении двух вечеров, скажем, Бляхмана либо даже самого здоровенного хлопца из присутствующих, так они бы скинули не только свои башмаки, но и штаны в придачу ради спокойствия. Лишь бы отстали! А тут палили по Лазаревской и из винтовок, и из пулеметов, и из тяжелых пушек, а она не пошатнулась, не сдалась, не изменила своих взглядов. Мне думается, что человек, который не отступает в малом, никогда не отступит и в большом. В самом деле, почему наша пригожая Поля, дочка вековечного панского батрака, должна одеваться плохо? Разве Лазаревская стала хуже учиться или перестала выполнять общественные поручения? Нет! Так за что же мы ее здесь разносим, сравниваем с той, перед которой становится на колени герой стихотворения Молчанова? Полина Лазаревская - наш человек... Кроме того, она женщина, а у женщин, как известно, чувство красоты развито больше, чем у мужчин. Давайте, товарищи, все вместе поддерживать чувство прекрасного в каждом человеке...

Корницкий на мгновение умолк и как-то помимо своей воли взглянул на Лазаревскую. Взгляды их встретились. В глазах Поли он увидел не только признательность за поддержку в трудную для нее минуту. Ее глаза излучали теплоту и тихую ласку. Ничего такого Корницкий раньше ни у кого другого не замечал. Разве что только у Таисии... Но это было много лет назад, еще до мобилизации его, деревенского хлопца, в армию...

- Я, товарищи, закончил... - в каком-то замешательстве, злясь на самого себя, промолвил Корницкий и сел на свое место.

Далее ему казалось уже безразличным все, что происходило вокруг него. Откуда-то, словно издалека доносилось предложение Яшки Бляхмана: признать неправильным, непролетарским стихотворение "Свидание" Ивана Молчанова и приветствовать революционного поэта Владимира Маяковского. Корницкий только на один момент насторожился, услышав строгий голос Яшки Бляхмана про беспощадную борьбу комсомольцев со всяческими проявлениями чуждой идеологии среди молодежи. Однако имя Лазаревской не упоминалось. Когда председатель поставил проект резолюции на голосование, Корницкий снова поглядел в сторону Лазаревской. Она тоже смотрела на него, и в ее больших карих глазах была тихая благодарность и доверчивость.

Корницкий не выдержал и улыбнулся.

Лазаревская ожидала его около выхода. И Корницкий совсем не удивился, когда она, обратившись к нему, сказала:

- Товарищ Корницкий, можно с вами поговорить?

- Пожалуйста, я вас слушаю.

Мимо них, оживленно разговаривая, проходили студенты. Одни поспешно и все еще возбужденные, другие уже успокоившиеся, утратившие интерес ко всяким большим проблемам, кроме одной: поскорее добраться до постели. Корницкий тоже чувствовал себя очень утомленным.