Макар Последович - С тобою рядом

- А вы будете меня слушать? - квелым голосом спросил Адам.

Дед Жоров поднял голову и подмигнул Корницкому: "Разве не говорил я тебе?" Председатель понял его взгляд, но ответил Лабеку:

- Что ты, Адам, сомневаешься! Нам дорого каждое слово, которое поможет "Партизану" снова красоваться на Всесоюзной выставке в Москве. Вот отдохнешь, тогда мы тебя назначим бригадиром. Проявляй тогда свои способности.

- Лихо его ведает, что тут сказать, - опустив глаза, словно сам с собой проговорил Лабека. - Хорошая жизнь у нас была до войны. Но ведь это ж было давно. Может, тысячу лет назад... Сразу после коллективизации... Когда обобществляли и полоски и коней. По уставу...

- Значит, ты за обобществление посевов? - терпеливо выслушав немного бессвязную и глуховатую речь Лабеки, спросил Корницкий.

- Ага... Мне можно идти?

- Минуточку, Адам. Да садись ты наконец! - уже нетерпеливо промолвил Корницкий. - В ногах, как известно, правды нет.

Адам Лабека послушно сел рядом с Вандой.

Предложение обобществить посевы было принято единогласно. Тогда Андрей Калита начал рассказывать о плане уборки и сдаче хлеба государству. Все в этом плане было учтено и рассчитано до последней мелочи. Когда Андрей окончил, Лабека робко спросил:

- Мне можно?

- Давай говори, - разрешил Корницкий.

- У меня только вопрос, - все тем же квелым голосом, но уже с некоторой чуть заметной искоркой заинтересованности заговорил Лабека. Как можно за столько трудодней все выполнить, когда до войны их требовалось на это почти в два раза больше? Помнишь, Андрей, как дружно работали во второй бригаде? И то еле-еле управлялись! И мужчин же тогда сколько было!

- Мы немного увеличили нормы выработки, Адам, - объяснил Корницкий. Я думаю, что общее собрание их утвердит, как утвердит и весь наш план.

- Про нормы мы думали, правда, еще до войны, - припомнил Лабека. Человек может выполнить большую работу.

После уточнения был принят и план уборки. В текущих делах Калита повел разговор о наказании Ефима Лопыря за пьянки.

Корницкий предложил снять его с бригадирства и оштрафовать на десять трудодней.

- А кто ж будет заместо Лопыря? - не сдержался дед Жоров.

- Ты, дед Жоров, - тотчас же ответил Корницкий. - С завтрашнего дня принимай верховное командование над строителями и сдавай готовенькие объекты в срок. За отставание, имей в виду, по головке не погладим. Вот и все наши дела, товарищи.

Корницкий распрощался, и вышел из землянки. Следом за ним направился и Лабека. Вокруг было тихо. Полный ясный месяц освещал накаты землянок. Повеяло откуда-то сыростью и полынью.

- Антон Софронович! - все тем же квелым голосом крикнул Лабека. - А мне что завтра делать?

- Отдыхай, Адам, набирайся сил. Ты должен стать на ноги крепко. Чтоб тебя не валил ветер. Чтобы шагал по земле твердо и уверенно.

- Меня, Софронович, валил не ветер, а люди.

- Какие люди, Адам?

- Всякие...

- Всякие? Плюнь ты на этих всяких! Ты советский человек, Адам! А советский человек должен с гордостью держать свою голову. Везде и всюду! Не можешь жить без дела - руководи пока что торфоразработками. Это и недалеко от деревни и как раз по твоей силе. Придет жатва - назначим тебя бригадиром второй полеводческой бригады, как до войны.

КОРОТКАЯ ЛЕТНЯЯ НОЧЬ

Корницкий вставал в колхозе раньше всех. Еще спали племянники, Настасья, Степан, а Антон Софронович уже поднимался с низенькой железной койки. Он все еще не мог сам одеться, натянуть сапоги. Еще непослушными были пальцы левой руки. Толоконцев уверял, что они с течением времени разовьются, если Корницкий будет аккуратно выполнять так называемую лечебную физкультуру, чаще сгибать и разгибать их. И Корницкий шевелил пальцами, когда вставал, шевелил, идя по улице, даже не давал им покоя во сне. Только бы скорей они окрепли!

И сегодня, как всегда, Корницкий стал тормошить Степана, чтоб встал и помог ему одеться. И сегодня, как всегда, Степан долго зевал, охал, пока скинул свои ноги с нар.

- Ненормальный ты человек, Антон! - начинал брат свою старую песню. На дворе еще темно. Разве тебе надо больше других? Коли б мне шел такой оклад, как тебе, так я бы день и ночь спал. В сухой и тепленькой постели. Я вот не могу дождаться, когда тот коммунизм придет. Говорят, что тогда каждый человек что захочет, то и будет получать. Тогда спи сколько хочешь, ешь и пей что захочешь. Рай!

- Ты, Степан, еще и до социализма не дорос! - перебивал братнину болтовню Корницкий. - Сколько ты вчера обтесал бревен?

- А тебе уже доложили!.. Сколько было по силе, столько и обтесал. Я их не считал...

- Старый дед Жоров и тот сделал в два раза больше тебя. Смотри, будешь так работать, оштрафуем, как и Лопыря.

Степан недоверчиво посмотрел в глаза брата.

- Как это оштрафуешь? Родного брата?

- Пойми, что ты, как брат председателя, должен работать, ну, если не больше, так и не меньше, чем все колхозники. А ты даже на работу выходишь позже остальных.

После такого разговора Степан уже неприязненно стал поглядывать на Антона. Нашелся герой учить своего старшего брата, угрожать штрафами! Приехал сюда от нечего делать, начал хозяйствовать у меня дома, как в своей собственной хате. Можешь себе построить такой дворец и выбираться отсюда хоть сегодня! Но усидишь ли ты там один без моей помощи! Лучше бы ты совсем убрался из Пышковичей!

В Пышковичах были две пустовавшие землянки. Корницкий перебрался в одну из них. Таисия побелила печь, чисто подмела глиняный пол, вымыла и протерла оконца. Корницкий вздохнул полной грудью, оказавшись вечером сам с собой.

Но вот минула короткая летняя ночь. Уже давно прогорланил в Пышковичах драчун петух, начало всходить солнце, собрались на ежедневный утренний наряд бригадиры, а Корницкий все не выходил из землянки.

- Пропал, видно, наш Софронович, - начал волноваться Миколай.

- Он, может, уж к Москве подъезжает, - позванивая медалями на здоровенной груди, ухмыльнулся Лопырь.

- Сходи, Таиска, погляди, что с ним, - предложил дед Жоров. - Доложи своему командиру, что его штаб на месте.

Корницкий тем временем попробовал натянуть сапог на ногу и не смог надеть. Лицо у председателя покрылось потом, в глазах горела злость и бешенство. В ненависти Корницкий швырнул сапог, который полетел к порогу и чуть не угодил в Таисию, входившую в дверь.

- Хорошо ж ты встречаешь своих колхозников, Антон! - улыбаясь, сказала она и подняла сапог. - Уж не босым ли думаешь выходить на улицу?

Стискивая пальцы в кулак, Корницкий крикнул с каким-то детским упрямством и обидой:

- Пойду босой!

- Чтоб люди смеялись? Многие и без того не верят, что ты по-серьезному приехал...

- А ты веришь?

- Я сама еще не знаю, Антон... Давай сюда свою ногу.

Она помогла натянуть ему сапоги.