Надежда Лухманова - Лилея

— Всё это прекрасно, но где же вы поместились в городе? Я думаю, там не может быть и речи о порядочной гостинице.

— В каждом городе есть Дворянская улица и Европейская гостиница. Надо довольствоваться, князь, тем, что посылает судьба.

— Эта Европейская гостиница — baraque ignoble [2] здесь: барак для черни — фр. , а комнаты полны crasses et insectes [3] грязи и насекомых — фр. ; так было ещё в моё время, когда я ездил на выборы.

Георгий Алексеевич рассмеялся.

— Будьте спокойны, князь, там ничего не изменилось.

— Распорядись, Лилея, чтобы сегодня же лошади были посланы за вещами графа.

— Князь! Как это можно. Разве я соглашусь вас стеснить.

— Нас… стеснить…

Старый князь, прикованный параличом к креслу, сделал такое движение, как если бы хотел встать; его широкое, обрюзглое лицо приняло гордое, холодное выражение.

— Нас стеснить не может ни один, ни десять гостей, но я не был бы князем Лукомским, если бы позволил сыну моих лучших друзей стоять в какой-то харчевне в трёх верстах от моего имения… Так ли, Лилея?

Горденьев, взглянувший на княжну, был поражён её страшною бледностью; в больших открытых глазах ему показалось выражение страха, но голос её звучал так же музыкально и ровно.

— Ради Бога, папа, не волнуйтесь, может быть, дела не позволят графу…

— Ce n'est pas une reponse, ma fille. [4] Это не ответ, дочь. — фр.

И старик уже с явным гневом глядел на дочь.

— Для дел можно ездить в город, но не жить в такой трущобе.

Поймав обращённый на него умоляющий взгляд девушки и видя багровое лицо старого князя, Горденьев понял, что ему остаётся один ответ.

— Мои дела, князь, почти кончены, и я на несколько дней с удовольствием принимаю ваше предложение.

Княжна вздохнула как бы с облегчением, а князь очевидно забыл, что незадолго перед тем, гость сказал, что ему придётся пробыть в этих местах целый месяц.

— Ну вот и прекрасно, спасибо вам. Так поди и распорядись.

Княжна встала, руки её чуть-чуть дрожали, когда она складывала работу.

— Ты приготовишь графу на верху мой синий кабинет. Вам там будет хорошо, Георгий Алексеевич, — направо — библиотека, налево — картинная галерея, — и в том, и в другом месте вы найдёте сокровища.

Опять взгляд княжны, в котором на этот раз выражался ужас, скользнул по Горденьеву.

«Странная девушка», — подумал он, в душе раздражаясь уже на себя, что дал согласие остаться.

— Папа, ваш час прогулки, — вдруг заволновалась княжна и нажала пуговку электрического звонка…

— Чтобы избавить вас, Георгий Алексеевич, от неприятности видеть, как меня будут пересаживать из rocking chair'а в колёсное кресло и катать по цветнику, советую вам, до обеда, сделать моцион, прогуляться по парку; княжну вы извините, — она всегда сопровождает меня…

— Прошу вас, Павел Львович, не стесняйтесь для меня; я бы попросил у вас позволение съездить в город, лошади, на которых я приехал, не устали, а мне ещё надо распорядиться…

— Лошади, лошади!.. — князь с презрением пожал плечами. — Лилея велит запрячь вам моего «араба»; для него три версты — один полёт, к обеду вы будете обратно; теперь, — он взглянул на большие хрустальные часы, висевшие как раз против его кресла, — всего час, обедаем мы в семь; вам вполне достаточно времени, чтобы собраться и переехать. Без возражений, граф! Не обижайте больного старика, — ведь для меня гость, да ещё такой дорогой как вы, — большая благодать!

— Смею войти, ваша светлость, — раздался сдержанный, густой бас за портьерой.

— Войди, Геннадий; — regardez un peu cet'espХce de colosse, — улыбнулся Лукомский.

Горденьев увидел молодого человека с бритым лицом и глазами преданной собаки, — громадный рост, круглая, коротко остриженная голова, серая куртка с гербовыми пуговицами, серые брюки с штиблетами, и руки в безукоризненно белых перчатках.

— Он справляется со мною как с ребёнком… Ну, до свиданья, граф… Спешите вернуться к обеду. Жду.

Горденьев раскланялся и вышел. Когда он был уже на крыльце, то услыхал за собою лёгкие, торопливые шаги, обернулся, — его догоняла княжна.

— Георгий Алексеевич, я не успею распорядиться, я не догадалась насчёт «араба»; ваши лошади ещё здесь…

— Умоляю вас, княжна, не беспокойтесь ни о чём, я поеду и вернусь на тех же лошадях, в том же экипаже — мне так гораздо удобнее… я страшно боюсь, что… — он запнулся, не находя подходящего выражения, — что обеспокою вас… может быть, при болезни князя… моё присутствие…

— Нет, не то… — княжна Елена взглянула, и снова он прочёл в её глазах тревогу, муку и какой-то вопрос. Но слова как бы не сходили с её губ… — До свиданья!

— До свиданья!

Горденьев поклонился, но инстинктивно задержал в своей руке холодную, нервно дрожавшую ручку княжны…

— Простите… я так не могу, я прошу вас, Елена Павловна, скажите мне прямо… приехать мне обратно или прислать письмо, что я внезапно отозван матушкой за границу?.. Ради Бога, будьте откровенны и просты со мною!

Снова краска залила и лоб и щёки молодой девушки, но глаза её не опустились, напротив, она, не отнимая руки, пристальнее взглянула в открытое, серьёзное лицо говорившего и, точно найдя там уверенность, опору мучившим её мыслям, вздохнула свободнее и, прошептав «приезжайте!», повернулась и побежала обратно в комнату отца.

«Странная, странная девушка», — подумал Горденьев и, усевшись в коробок, который привёз его из города, поехал обратно.

Миновав поля, дорога пошла лесом. Угрюмые, вековые сосны перемежались нежной кудрявой берёзой, громадные дубы, высоко подняв голову, вырезали с металлической определённостью зубчатые контуры своих листьев, тёмная, точно шерстяная листва вязов играла с гибкими, нежными лапами рябины. Внезапно расступавшиеся деревья открывали поляны с изумрудно-зелёною, сочной травою. Позвякивая тяжёлыми ботолами у бежавшего голубою лентою ручья, паслось стадо коров. Широкое полуденное солнце стояло как раз над лесом, и, пронизывая его чащу, лучи лились снопом огненных стрел.

— Хороший лес! — невольно вырвалось у Горденьева, вдыхавшего всей грудью свежесть и лесной аромат. — Здесь должно водиться много дичи?

— Чего не водиться, ваше сиятельство, всё водится — от лешего до волка. Да чего, — козлы тут стадами ходят, право слово, теперь им вольготно, — возница провёл левой рукой в воздухе, — на всю округу, значит, по лесу охоты нет.

— Князь не позволяет?

— Князь — гордый барин, — сам-от седьмой год в параличе, дальше свово цветника да комнаты, что внизу, не выезжает, и то только в кресле, прежде в экипаже редко-редко ездил, — нонече не выносить дорог, значить; ну ещё три года поцарствует, а там, что только будет!

Возница засмеялся и помотал головой.