Михаил Булгаков - Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Белая гвардия. Записки на манжетах. Рассказы

С. … у входа на Цепной мост через Днепр человека в разорванном и черном пальто с лицом синим и красным в потеках крови волокли по снегу два хлопца, а пан куренной бежал с ним рядом и бил его шомполом по голове . – Т. Кисельгоф говорила: «Эту сцену, как убивают человека у моста, он видел, вспоминал».

С. … хлопцы отскочили, чтобы самими увернуться от взлетевшей, блестящей трости . – «В произведениях Булгакова первой половины 20-х годов с исключительной настойчивостью повторяется один сюжет ‹…› описывается одна и та же сцена – зверское убийство еврея ‹…› Во всех этих сценах свидетелем является главный герой повествования; он хочет прийти на помощь жертве, но оказывается не в силах преодолеть свой страх и в конце концов остается пассивным свидетелем убийства. ‹…› Данный сюжет, во всех его вариантах, имеет явные ассоциации с Евангелием» (Г а с п а р о в Б. М. Литературные лейтмотивы. С. 87). Действительно, даже такая деталь, как «блестящая трость», напоминает евангельское описание истязаний Иисуса: «И плевали на него, и, взявши трость, били его по голове» (Мф 27: 30; Мк 15: 19).

С. И в ту минуту, когда лежащий испустил дух, звезда Марс над Слободкой под Городом вдруг разорвалась в замерзшей выси, брызнула огнем и оглушительно ударила. – Помимо «реального» разрыва снаряда, смерть невинной жертвы ассоциируется с космическим катаклизмом: она переполняет чашу терпения, и «звезда Марс» карает убийц – ср. образы «дня гнева», «небесного огня» (ср.: Откр 16: 17–21; 20: 9). М. Шнеерсон (см.: Ш н е е р с о н М. «Я – писатель мистический»: К семидесятилетию «Белой гвардии» // Грани. 1993. № 70. С. 144) соотносит данный эпизод с другими фрагментами Апокалипсиса: «Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику» (Откр 8: 10); «Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны» (Откр. 9: 1).

С. …и навеки вон. – По поводу сцены убийства еврея и бегства петлюровцев Б. Гаспаров пишет:

…Остается открытым вопрос о том, что€ возвещает финал романа – наступление Царства Божия или искупительную жертву; вернее, его смысл не предполагает ответа на этот вопрос и включает в себя симультанно обе альтернативы. ‹…› Мотив второго пришествия и конца света еще более осложняется благодаря тому, что в романе этому мотиву придан циклический характер ‹…› несколько раз проигрывается, в различных воплощениях, один и тот же «мотивный сюжет»; развитие событий в романе совершается по законам мифологической цикличности ‹…› Исчезновение Антихриста и его войска и наступление конца света оказываются лишь подготовкой к приходу Антихриста и утверждению его царства, и неизвестно, на каком звене закончится, и закончится ли вообще, этот мифологический цикл (Г а с п а р о в Б. М. Литературные лейтмотивы. С. 103, 105, 110).

С. 422…. потом исчезло все, как будто никогда и не было . – Выражаемое повествователем изумление ирреальностью ситуации как бы придает совершившемуся характер некоего страшного сна или страшного театра, в котором всё – видимость и лишь смерть настоящая. Ср. суждение П. Пильского о романе, высказанное в 1940 г.:

Кроме двух своих названий («Дни Турбиных», «Белая гвардия»), эта книга могла бы получить еще более удачное, более проникновенное название. Ее имя – «Сны». ‹…› Снами окутан, овеян, отуманен весь роман. Повторяется одно и то же видение, повторяются одни и те же слова: «сонная дрема». Фон романа – ночной, и у этих ночей тоже сны. Да, роман символичен. Его выводы дышат философской идеей (цит. по: Я н г и р о в Р. Русская эмиграция о романе «Белая гвардия»: 1920-1930-е гг. // Михаил Булгаков на исходе XX века. СПб., 1999. С. 72).

С. А зачем оно было? Никто не скажет. Заплатит ли кто-нибудь за кровь? / Нет. Никто. – Н. Гуткина соотносит эти рассуждения булгаковского повествователя с фрагментом «Истории одного города» (Г у т к и н а Н. Д. Русская история как «известный порядок вещей»: Щедринские традиции в «Белой гвардии» М. Булгакова // Русская словесность. 1998. № 1. С. 23), где мотив бессмысленных жертв играет важную роль:

…Если мы очистим остов истории от тех лжей, которые нанесены на него временем и предвзятыми взглядами, то в результате всегода получится только бо€льшая или меньшая порция «убиенных». Кто эти «убиенные»? Правы они или виноваты и насколько? Каким образом они очутились в звании «убиенных»? – все это разберется после. Но они необходимы, потому что без них не по ком было бы творить поминки (Щ е д р и н Н. (С а л т ы к о в М. Е.) Избр. произв. Т. 2. С. 315).

С. … Лен… я взял билет на Аид… – «Одна пропущенная буква – и вместо уютного милого прошлого возникает тревожное будущее» (M i l n e L. Mikhail Bulgakov. P. 89; см. также: С м е л я н с к и й А. М. Булгаков в Художественном театре. С. 24). Мы не знаем, кем из персонажей изначально была написана фраза «Леночка, я взял билет на Аиду» на кафельной печи Турбиных, но известно, что перед вступлением петлюровцев в Город все надписи были стерты Николкой, так что «авторство» окончательного варианта надписи принадлежит ему. «Билет на Аид» – словно на поезд, отправляющийся в царство мертвых, и характерно, что вскоре Елена увидит во сне младшего брата погибшим.

С. 423…Василиса купил огород. ‹…› Василиса в парусиновых брюках стоял и глядел на милое заходящее солнышко, почесывая живот… – Вероятно, вариация на тему рассказа А. Чехова «Крыжовник» (1898), в котором герой, достигший «идеала» – поместья с зеленым крыжовником, – платит за это потерей человеческого облика: «Иду к дому, а навстречу мне рыжая собака, толстая, похожая на свинью. Хочется ей лаять, да лень. Вышла из кухни кухарка, голоногая, толстая, тоже похожая на свинью, и сказала, что барин отдыхает после обеда. Вхожу к брату, он сидит в постели, колени покрыты одеялом: постарел, пополнел, обрюзг; щеки, нос и губы тянутся вперед, – того и гляди, хрюкнет в одеяло» (Ч е х о в А. П. Собр. соч.: В 12 т. М., 1985. Т. 9. С. 239).

С. И вот в этот хороший миг какие-то розовые, круглые поросята влетели в огород… – Сон Василисы выглядит пародийным перифразом евангельской притчи о бесах, вошедших в свиней (Лк 8: 33), которая послужила эпиграфом к роману Достоевского «Бесы». Ср. также в повести Н. Гоголя «Майская ночь, или Утопленница» (1831) фразу головы: «Я не забыл, как проклятые сорванцы вогнали в огород стадо свиней, переевших мою капусту и огурцы» (Г о г о л ь Н. В. Собр. соч. М., 1976. Т. 1. С. 70–71).

С. 424. Человек очень сильно устал и зверски, не по-человечески озяб. ‹…› в тесной конуре он сможет свалиться на узкую койку, прильнуть к ней и на ней распластаться . – М. Чудакова отметила сходство этого эпизода с сюжетом рассказа Грина «Тифозный пунктир», опубликованного в Литературном приложении к газете «Накануне» 3 декабря 1922 г. – всего за неделю до того, как в следующем номере приложения появился булгаковский отрывок «В ночь на 3-е число» (в котором бронепоезда и часового нет – они возникнут лишь в «Белой гвардии»). Герой-рассказчик «Тифозного пунктира» – петербуржец, служащий в обозной команде в маленьком уездном городе; заболевая тифом, он стоит ночью на посту: