Михаил Булгаков - Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Белая гвардия. Записки на манжетах. Рассказы

С. И я выступил, чтобы меня черти взяли. – Диспут состоялся 3 июля 1920 г.

С….Ложная мудрость мерцает и тлеет / Пред солнцем бессмертным ума… – Цитата из стихотворения Пушкина «Вакхическая песня» (1825): П у ш к и н А. С. Полн. собр. соч. М. 1993. Т. 2. Кн. 1. С. 370.

С. Клевету приемли равнодушно. – «Хвалу и клевету приемли равнодушно» – цитата из стихотворения «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» (1836): П у ш к и н А. С. Полн. собр. соч. Т. 3. Кн. 1. С. 424.

С. И показал. Было в цехе смятение. Докладчик лежал на обеих лопатках. – Т. Кисельгоф рассказывала:

Диспут о Пушкине я помню. Была там. Это в открытом летнем театре происходило. Народу очень много собралось, в основном – молодежь, молодые поэты были. Что там делалось! Это ужас один! Как они были против, Боже мой! Я в зале сидела, где-то впереди, а рядом Булгаков и Беме, юрист, такой немолодой уже. Как там Пушкина ругали! Потом Булгаков пошел выступать и прямо с пеной у рта защищал его. И Беме тоже. А портрет Пушкина хотели уничтожить, но мы не дали. Но многие были и за Булгакова.

Тезисы булгаковского выступления воспроизведены в крайне тенденциозной статье М. Вокса «Диспут о Пушкине», опубликованном во владикавказском журнале «Творчество» (1920. № 3. 22 августа): «…Бунт декабристов был под знаком Пушкина, и Пушкин ненавидел тиранию (смотри письма к Жуковскому: „Я презираю свое отечество, но не люблю, когда говорят об этом иностранцы); Пушкин – теоретик революции, но не практик – он не мог быть на баррикадах. Над революционным творчеством Пушкина закрыта завеса: в этом глубокая тайна его творчества. В развитии Пушкина наблюдается “феерическая кривая”. Пушкин был “и ночь и лысая гора”, приводит Булгаков слова поэта Полонского, и затем – творчество Пушкина божественно, лучезарно; Пушкин – полубог, евангелист, интернационалист (sic!). Он перевоплощался во всех богов Олимпа: был и Вакх и Бахус; и в заключение: на всем творчестве Пушкина лежит печать глубокой, человечности, гуманности, отвращение к убийству, к насилью и лишению жизни человека человеком (на эту минуту Булгаков забывает о пушкинской дуэли). И в последних словах сравнивает Пушкина с тем существом, которое заповедало людям: “не убий”“ (цит. по: „Местный литератор“ Михаил Булгаков. С. 155–156). Далее в отчете изложены тезисы ответной речи Астахова – к которой автор статьи относится вполне сочувственно и, подхватывая слова докладчика об „очистительном огне революции“, в который должен быть брошен Пушкин, заключает: „После этого костра вся божественность, гениальность, солнечность Пушкина должна исчезнуть, как навеянный за столетие дурман“ (Там же. С. 158).

В. Шенталинский цитирует попавшее в лубянские архивы при аресте Астахова шутливое «Личное, доверительное, совершенно секретное послание» ему в стихах от соратника по владикавказскому цеху поэтов Константина Юста: «Громил Булгакова наш Цех со всею силой, ‹…› Свершилась наша казнь. Сожжен лакейский Пушкин. Пусть воет Слезкин. Пусть скулит БеМе…» (Ш е н т а л и н с к и й В. Охота в ревзаповеднике. С. 176). «БеМе» – вероятно, одновременно инициалы Булгакова и фамилия Бориса Беме – юриста и библиофила, вместе с Булгаковым оппонировавшего Астахову. Данный каламбур использован и в статье «Покушение с негодными средствами» (за подписью «М. Скромный»), появившейся в газете «Коммунист» 10 июля 1920 г., – один из ее фрагментов называется «Ни бе ни ме». Статья посвящена Булгакову и Беме, защищающим «контрреволюционера» Пушкина. Она венчается таким пассажем: «Слишком топорна и груба эта контрреволюционная “революционность” и “гуманность” гг. оппонентов, чтобы не понять их сущность, А поэтому наш совет гг. оппонентам при следующих выступлениях “для своих прогулок подальше (от революции)” выбрать закоулок».

В газете «Коммунист» 3 июля напечатан большой отчет «На диспуте о Пушкине». Один из фрагментов здесь специально посвящен Булгакову:

За столиком оппонент.

Неслыханная вещь: сколько раз цех поэтов говорил о творчестве, сколько «диковинных» вещей о прежнем искусстве и о его бывших людях (гораздо диковиннее, чем в отчетный вечер) слышал обыватель ранее и в силу своей дрябленькой трусости «проглатывал» эти обиды – и вдруг теперь…

Оппонент!

Правда, выступил он «по приглашению» цеха – но все же это делает ему, а значит, и всем его присным некоторую честь.

Что стало с молчаливыми шляпками и гладко выбритыми лицами, когда заговорил литератор Булгаков. Все пришли в движение. Завозились, заерзали от наслаждения.

«Наш-то, наш-то выступил! Герой!»

Благоговейно раскрыли рты, слушают.

Кажется ушами захлопали от неистового восторга.

А бывший литератор разошелся.

Свой – почуял своих, яблочко от яблони должно было упасть, что называется, в самую точку.

И упало.

Захлебывались в экстазе девицы.

Хихикали в кулачок «пенсистые» солидные физиономии.

«Спасибо, товарищ Булгаков!» – прокричал один.

Кажется, даже рукоплескания были.

В общем – искусство вечное, искусство прежних людей полагало свой триумф.

С. Я – «волк в овечьей шкуре». Я – «господин». Я – «буржуазный подголосок». – Первая главка статьи «Покушение с негодными средствами» носит название «Волк в овечьей шкуре».

С. …приехал и отрекомендовался: дебошир в поэзии. Привез маленькую книжечку, похожую на прейскурант вин. – Имеется в виду книга: В о к с М. А. Пируэт шута: Эскизы о дебоширской поэзии и стихи. Тифлис, 1918.

С. Дебоширит на страницах газеты… – Во владикавказской газете «Коммунист» Вокс начал публиковаться с середины апреля 1920 г.

С. Про меня пишет. И про Пушкина. Больше ни про что. Пушкина больше, чем меня, ненавидит. – В заметке «Диспут о Пушкине», помещенной во владикавказской газете «Творчество» 22 августа 1920 г., Вокс резко отозвался о выступлении Булгакова.

С. Он там, идеже несть… – Слова заупокойной молитвы: «Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная».

С. Беллетриста Слезкина выгнали к черту, несмотря на то, что у него всероссийское имя и беременная жена. – Т. Кисельгоф вспоминала: «У Слезкина жена, Жданович, играла в “Горе от ума” Лизу, а на следующий день ребенка родила, Юру».

С. Бедный ребенок. / Не ребенок. Мы бедные. – М. Чудакова предполагает здесь скрытую цитату из рассказа А. Аверченко «Корибу» (1910), в котором речь идет о трусливом литераторе, чрезвычайно боящемся цензуры:

На мои глаза навернулись слезы.

– Бедные мы с вами… – прошептал я и заплакал, нежно обняв хитрого молодого человека. И он обнял меня.

И так долго мы с ним плакали.

И вошли наши сотрудники и, узнав в чем дело, сказали:

– Бедный редактор! Бедный автор! Бедные мы!