Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа (Книга 2)

- Я не сомневаюсь в этом,- отозвался министр,- вы бы и меня заточили в каземат, будь у вас такие полномочия. К счастью, у вас их нет!

- Ваше превосходительство,- сказал наместник, недовольно передернувшись.Не надо путать карты. Вы прекрасно понимаете о чем я веду речь. В государстве нет порядка, нет жесткой дисциплины, нет страха и боязни законного возмездия. Кто отвечает за губернию? Генерал-губернатор! Кто отвечает за уезд? Уездный начальник! Что нужно делать в таком случае? Трибунал, суд, наказание.

- Помилуйте,- сказал министр.- Суд, трибунал, наказание. Много вы придерживаетесь порядка. Был у вас такой подданный, грузин Сандро. Вы его просто расстреляли и вся недолга. И я скажу вам: вот отчего волнения в этом диком крае. Главное законность империи. Вам надлежит миролюбием своим и просвещением насаждать любовь к императору. А вы, да, да, вы разрушаете все. Вам невдомек, что народ все видит, все знает... Еще во времена великой Римской империи...

Министр стал прохаживаться по кабинету и читать курс лекций по истории древнего государственного права, а наместник старался догадаться, кто ему сообщил про доносчика Сандро.

- Ваше превосходительство!- произнес наместник.- Не только этот оборванец грузин расстрелян без суда. Могу признаться, что таких случаев было немало. Кстати сказать, в Петербурге по поводу этих случаев мне выразили одобрение прошлым летом.

- Не надо мне этого объяснять,- устало сказал министр.- Я и сам знаю, что государство держится на насилии. Мир держится на насилии! Мог ли бы так быстро бегать заяц, если бы из-под каждого куста не смотрели волчьи глаза? Хотелось бы дрянной колючке пробиваться сквозь мостовую, когда бы она не чувствовала над собой тягостного давления камня? Нужно ли было спорить со мной, если бы вы не чувствовали, что я поставлен выше вас, а следовательно могу, если захочу, сделать так. как будто вас и не было никогда.

- Пожалуй,- сказал наместник, догадавшись, что министр не так уж прост, каким прикидывался все эти дни.- Пожалуй, вы правы.

- Прав? Я прав? Ничуть,- засмеялся министр.- Правы законы жизни. Что я такое? Платок, который мир вытаскивает, словно фокусник, из цилиндра государственной власти. Что такое ваш Гачаг Наби? Не та ли самая колючка, которая хочет пробиться сквозь мостовую к солнцу? Кто такая ваша "кавказская орлица"? Разве не та орлица, которая ищет добычу среди нас, бессильных политиков?

- Пожалуй,- бормотал наместник, лихорадочно обдумывая, чем вызван такой тон министра.- Пожалуй, вы правы.

- Да перестаньте поддакивать,- усмехнулся министр.- Почему мы ничего не можем пока сделать с мятежниками? Потому что они не подчиняются законам общества! Они стихия пока. Они, как молния, которая блеснет и исчезнет. Мелькает то здесь, то там. Разит и исчезает! Бьет и снова пропадает в темноте. И вы пока бессильны против этих ударов. Но, вот погодите, станут разбойники маленьким, но обществом, сложатся у них твердые отношения власти и подчинения, и тогда начнется раскол. Тогда их можно брать голыми руками. "Кавказская орлица" - орлица до тех пор, пока она в тюрьме, пока она овеяна легендой. А дать ей волю, показать всему народу, что она обыкновенная женщина, которая не чужда стремление к власти, и вся позолота с нее спадет. Вот на что нам нужно рассчитывать.

- Пожалуй,- в третий раз повторил наместник.- Пожалуй, вы правы. Безусловно правы!

Глава пятнадцатая

Слава Гачага Наби росла. В богатых домах его имя произносили чуть ли не шепотом, боязливо при этом оглядываясь. Народ видел в нем мстителя и заступника: крестьяне с надеждой ловили вести о перемещениях его отряда, с восхищением передавали из уст в уста бесконечные рассказы о его дерзких набегах на имения помещиков, его благородстве и справедливости по отношению к бедному люду; ашыги слагали о нем песни.

Как это обыкновенно бывает с легендарными личностями, у Ало-оглы появились двойники, их насчитывалось уже не менее двадцати. Одетые под предводителя восставших, на конях, похожих обликом на знаменитого скакуна Гачага - Бозата, они внезапно объявлялись в богатых поместьях, заставляли господ возвращать крестьянам силой отнятые зерно, деньги и, пронесшись вихрем, исчезали неизвестно куда. Это вконец запутывало сыскную службу, создавало невероятную неразбериху в полицейских сводках.

В то же самое время Ало-оглы преспокойно, как какой-нибудь праздный зевака, толкался на базарах, вступал в разговоры с крестьянами, разузнавал о важных для себя новостях, дарил гостинцы детям, подавал милостыню нищим. Он понимал, что не следует так рисковать, хотя бы ради будущего дела и спасения Хаджар, но не мог удержаться от удовольствия дурачить хваленую царскую полицию, водить за нос ищеек.

Властей особенно беспокоило то, что большая часть солдат, согнанных в Зангезур для подавления бунта, миролюбиво настроена по отношению к местному населению; сыщики доносили, что солдаты с жадностью и одобрением слушают рассказы о подвигах этого, как им внушали офицеры, разбойника, посмеиваются, когда слышат о трусости беков и ханов, согласно кивают головой, узнавая о заступничестве Гачага Наби. В этом не было ничего странного: в общей массе войска представляли собой грозную силу, преданную государю императору и богу, но каждый солдат был тот же крестьянин, которого оторвали от родной земли, от домочадцев, послали на край света убивать таких же, как они, горемык. Легенды и предания о Разине и Пугачеве бытовали среди солдат так же, как и слава Гачага Наби жила на кавказской земле.

Все это знал, видел Гачаг Наби, и гордое сознание справедливости своего дела поддерживало его в самые трудные минуты. Но Ало-оглы знал и видел не только это. Он понимал: принести волю народу, дать ему землю нельзя таким, сравнительно небольшим отрядом, какой был у него. Это храбрые и преданные ему люди. Их набеги вселяют в богатых ужас. Повстанцев поддерживают тысячи и тысячи бедняков, и все же отряд мал. Хотя было в этом и свое преимущество возможность внезапного нападения и быстрого отхода. Тем не менее против него стояла регулярная, хорошо обученная армия, имеющая опыт ведения войн на Кавказе. А сил для большой народной войны было пока мало.

С наступлением холодов положение осложнится еще больше. Повстанцев могли начисто отрезать от продовольственных источников, взять в длительную осаду, и тогда, хоть и славная, но бесполезная гибель. Был и еще один выход: пробиться к границе, покинуть навсегда эту печальную землю. Но это была их Родина. Кроме того, Хаджар томилась в темнице, и нужно сначала добиться ее освобождения.

Обеспокоенный этими мыслями, Гачаг Наби медленно обходил посты, присаживался к костру и, устремив глаза к манящему огню, слушал песни родного края. Среди них были песни и о нем, о судьбе тех, кто пошел с ним: гордость за народную силу звучала в этих песнях, щемящая душу грусть пронизывала их.