Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа (Книга 2)

Каждый в одиночку и все же все вместе сражались узники за свое человеческое достоинство. И побеждали!

Тон всему, конечно, задавала "кавказская орлица" - Гачаг Хаджар. О ее мужественном поведении среди заключенных ходили легенды. Каждая ее успешная стычка с надзирателями в мгновение ока становилась известной всем, словно не толстые каменные стены разделяли здесь людей; а легкие перегородки из тонкой кошмы, за которыми немудрено услышать каждое слово, даже произнесенное шепотом.

Когда Татарыбека призвали к высокому начальству и объявили о возлагающемся на него поручении - навести порядок в гёрусском каземате, он рассыпался в заверениях, что выполнить это

- для него раз плюнуть. Но дни шли, а изменить хоть что-либо жестокий Татарыбек был совершенно не в состоянии. Он стал плохо спать по ночам, его мучали кошмары, и дошло дело до того, что пришлось обратиться за помощью к извечному соучастнику

- фельдшеру.

- Дай-ка мне, братец, какого-нибудь зелья, чтобы спать ночью, не просыпаясь...

Фельдшер развел руками:

- Мне тоже давно уж сон нейдет.

- Да что так?

- Одно и то же нас гложет, господин начальник.

- Что же нам спать не дает, по-твоему?

- Огонь разгорается все ярче, господин мой...

- Ты говоришь о тех огнях, которые вспыхивают поздно ночью у троп, ведущих через перевалы? О таинственных кострах хорошо видных отсюда, из Гёруса?

- Можно и так сказать, господин начальник тюрьмы.

- А если ты зря паникуешь? Если это мирные костры пастухов?

- Нет, господин мой, не обманывайте себя! Это страшные костры, и их с каждой ночью становится все больше.

- О чем же они говорят, по-твоему?

- О том, что большая сила собирается на выручку "кавказской орлицы"! А она не где-нибудь, здесь, за стенами, которые мы обязались защищать.

- Ну, и пусть так! Пусть собираются в горах шайки разбойников! Что ж, генерал-губернатор на них не найдет управу?

- Да вы и сами знаете, 'господин мой, что генерал-губернатор совершенно бессилен.

- Тогда нам нужно самим действовать, пока не поздно. Подсыпь этой орлице, как я тебе уже говорил, такое зернышко, которое она склюнет - и отдаст богу душу...

- Не получается, господин мой.

- Почему?

- Надо полагать, что не клюнет она отравленного снадобья.

- Так надо заставить!

- Сделаем...

- Когда же?

- Да вот побывает у нас генерал-губернатор, потом, потом...

- А если генерал заставит нас усадить Хаджар в фургон для перевозки арестантов и отправить ее в другую тюрьму? И нам повелит сопровождать ее в качестве конвоя?

- Вряд ли он это сделает. Он и сам не слепой, он тоже видит костры, горящие вдоль всех дорог от Гёруса до Шуши.

- Чего ж ему опасаться?

- Того, что мы упустим Хаджар, и император велит снять с генерала шкуру, набить ее сеном и сделать из нее чучело, на которое, кстати, наш генерал-губернатор уже очень похож.

Услышав это, Татарыбек нервозно потянулся и заметил:

- Сколько лет служу в тюрьмах, ничего подобного никогда не видывал. Но делать нечего. Тут уже наши головы ставкой в игре.

- Вполне согласен с вами, господин начальник.

- Но до появления здесь у нас губернатора, которое может последовать в любой день, нам ничего предпринимать рискованного не стоит.

- Генерал-губернатор так долго собирается...

- Видно, страх его обуял!

- И потом он понимает, надо полагать, что его приезд в тюрьму - признание важности той, которую он собрался здесь навестить, признание ее значимости...

- А может, он понимает все не хуже нас, и от этого ему еще горше приходится, чем нам, его маленьким слугам.

- Вы правы, господин начальник. После его посещения слава "кавказской орлицы" приобретет новые крылья и тогда...

- Что?

- А то, что попробуйте тогда уморить ее! Подымется такой шум, что небу тошно станет!

- Тогда нужно действовать немедля! Фельдшер опустил глаза.

- Что ж ты молчишь, плут?

- Если правду сказать, боюсь я, господин начальник. Никогда не боялся, а тут боюсь.

И тут прибежал вдруг стражник с неожиданным известием:

- Едут! Его превосходительство генерал-губернатор едут сюда!

Пока строилась стража у ворот тюрьмы, чтобы принять с почетом важного гостя, Татарыбек и фельдшер все поглядывали друг на друга и думали одно и то же:

- Опоздали! Ах, опоздали! Не нашли в себе должной решимости исполнить сразу поручение, данное свыше, дабы вернуться потом в Петербург за наградами, почестями и новым, почетным назначением. Теперь все станет намного сложнее...

Конечно! Решись они на преступление еще вчера - и, смотришь, сегодня у бездыханного трупа орлицы сошлись бы два стервятника, довольные исходом, и Татарыбек положил бы на шею подручного свою красную руку с толстыми пальцами, похлопал бы вечно пьяного подручного - ай да молодцы мы! Хорошо провернули дело! А теперь...

Служители тюрьмы замерли в неровном строе у дверей каземата, пожирая глазами приближающееся начальство. Аллах его знает, выглядывал ли заранее генерал-губернатор из своей коляски, чтобы оценить их выправку и прилежание видит начальство или не видит, подчиненному все равно надобно стоять на фрунт и тянуть руки по швам. Пройдет генерал мимо, не взглянув - проводи его верноподданническим взглядом, не дыша от восторга; взглянет на тебя - замри и жди, не угодно ли будет его превосходительству к тебе обратиться с вопросом. Ежели выпадет тебе такая честь - отвечай кратко и по существу, не выпадет - не вздумай сам- подать голос!

Все эти истины уже давно въелись в кровь и плоть людям, много лет тянувшим лямку царской службы, но Гачагу Наби, затесавшемуся в их ряды, было явно не по себе. Ему странно было представить себе, что может человек всю жизнь находиться в столь униженном состоянии и даже не понимать всю глубину своего падения.

Никогда Ало-оглы не приходилось быть в столь ужасном положении... Поэтому каждую секунду он говорил себе, что сейчас он не Наби, гачаг и удалец, а сторож Карапет, в руках у которого не меткое ружье и не поводья неутомимого рысака, а ключи от камер, в которых заперты, словно звери, достойные и хорошие люди, что особенно важно, в этой связке и ключ от двери, ведущей к мрачному каменному мешку, где томится любимая и несравненная Хаджа.

Поэтому Гачаг Наби делал все то же, что его соседи по строю. Ни один человек не должен был узнать, что не забитый ключник стоит рядом, а неукротимый лев, надевший по необходимости на недолгое время презренную шкуру барана. Это было необходимо не только потому, что распознавший сразу поднял бы крик и Ало-оглы пришлось бы немедленно защищаться и спасаться бегством, но особенно было опасно, если бы враг оказался не только наблюдателен, но и умен, и раскрыл бы обман уже тогда, когда вся губернаторская свита оказалась бы за запертыми воротами каземата, откуда и бежать невозможно.