Мария Райкина - Москва закулисная - 2

Вместо Ладыниной пела такая оперная певица - Фирсова, а я - своим голосом:

Мы гуляли по Берлину,

Говорили про любовь,

Расписались на Рейхстаге,

А потом и на бумаге

И поехали домой.

Это мы пели с Володей Дружниковым. Ну, конечно, я была в него влюблена. Потом мы сблизились с ним, и у меня даже появились надежды, что, может быть, будет роман, но это все разошлось.

- Он не прав.

- Нет, почему? Он прав. У него жена, как бы это сказать, она его очень спасала от алкоголя. А я бы никогда не смогла справиться ни с одним человеком.

"Сибирь" мы снимали в Праге: на "Баррандов-фильме", где были возможности делать цветное кино. А поскольку Пырьев был человеком могущественным, ему не могли отказать в съемках за границей. И я три месяца прожила в Праге. Хотя снималась всего один солнечный день.

- Что же вы делали три месяца?

- Флиртовала. Потому что те, кто бездельничал, ухаживали за молодой девушкой. Шел сорок седьмой год. Как же нас принимали! Со слезами на глазах! С благодарностью! . Знаменитый поэт Витезслав Незвал мне показывал Прагу и на улице Стеклодувов купил мне такую стеклянную штучку, которую я храню до сих пор. И больно думать о том, как все изменилось теперь...

Помню, я шла по улице, со мной довольно много мужчин, мне что-то говорили, я хохотала... В это время меня увидел Пырьев, он очень разозлился и ехидно так сказал: "А, Веронька, все гуляешь? Да? Ну, гуляй-гуляй..." Я перепугалась насмерть, хотя не моя была вина, что я не снималась. Хотя перед отъездом в Прагу он же говорил: "Васильевой надо выделить деньги на поездку - купить пальто, платье, туфли, чтобы было в чем поехать". Настолько вид у меня был неважный. И мне справили, я до сих пор его помню, демисезонное пальто, очень приличное, и бежевые туфли... А уж из Праги я вернулась вся преображенная, до сих пор помню все фасоны своих платьев. У меня было чемодана три - мы очень много получали суточных: четыреста шестьдесят крон. Накупила подарков подругам, сестрам. Прага меня всю переодела, хотя я не могу сказать, что я как-то разбогатела.

После выхода картины на экран на улице меня все узнавали. "Ой, Настенька, - бросались ко мне, - ну как там у вас в Сибири?" Письма на "Мосфильм" шли. Моя жизнь резко преобразилась, особенно внешне. У меня была даже котиковая шуба.

А на Сталинскую премию я и не рассчитывала. Конечно, в группе говорили: "Наверное, будет Сталинская премия за фильм". Ну и кто ее получит? - думала я. Конечно, Пырьев, потом оператор Павлов, артисты-звезды. А я что? На меня даже данных не подавали, да их, собственно, никто и не спрашивал. Но потом мне передали, что, когда премия была уже распределена, Сталин, посмотревший фильм, спросил: "Где нашли эту прэлэсть?" И мне тоже досталась премия - от ста тысяч на всех. Мои деньги пошли в семью.

Я считаю, что мне очень провезло в жизни: если бы не эта картина, наверное, иначе сложилась бы моя актерская жизнь. Ну послали бы меня после училища в какую-нибудь тьмутаракань, и жила бы я там в надежде на какую-нибудь маленькую роль.

- Вера Кузьминична, вы производите впечатление женщины комильфо, то есть, что бы ни случилось, вас ничто не может вывести из себя.

- Во всяком случае, я совсем не плачу или очень редко. Но у меня пропадает голос. Нет, не шепотом говорю, а просто лишаюсь его, кашляю. Я считаю себя ранимой, хотя никогда не ругаюсь и стараюсь быть сдержанной.

- Ваши коллеги говорят, что, даже если вокруг будут стрелять, у вас все равно останется аккуратная прическа.

- Насчет головы я очень стараюсь. И если голова плохая, я очень плохо себя чувствую. Я очень завишу от того, как волосы лежат.

- А если бы вам сейчас принесли сценарий, где было бы написано, что вы должны сыграть женщину старше себя, ужасно некрасивую. Не побоялись бы?

- Если хороший режиссер, то не побоялась бы. А если плохой - испугалась бы. Испугалась бы, что не смогу пронести нутро через это уродство. Хотя, допустим, я же играла бабку-одноглазку. Я была такая страшненькая, в рваной шапке и с синяком под глазом. Ничего, мне нравилось, но успеха спектакль не имел. Но с другой стороны, когда из меня хотели сделать, ну, такую немножечко Мордюкову, такую бой-бабу, председателя колхоза, то всегда это кончалось неутверждением на роль: лицо теряло обаяние, понимаете, я не звучала.

Хотя, если честно, на сцене и на экране боюсь быть некрасивой. Вот мы репетировали спектакль "Безумная из Шайо", я там была очень страшна и как-то этого не боялась. Но меня в моем театре до такой степени жалели, говорили: "Вера, ну ты не можешь отказаться?", и на меня это, знаете ли, подействовало. В результате под воздействием этого мнения и всеобщей жалости я от роли отказалась. В общем, я не из смельчаков.

- Поэтому вы не водите машину?

- Да, конечно, не вожу.

- А правду в глаза сказать можете?

- А правду могу сказать, но смягченно, не зло. "Я не очень понимаю, почему вы взяли эту роль, понимаю, что очень хотелось, но..."

- А враги у вас есть?

- Наверное, есть. Вот Андрюша Миронов, когда ставил свой по-следний спектакль "Тени" и дал мне роль, то сказал: "Верочка, у вас такой радужный образ, что в это мало кто верит. Поэтому вы постарайтесь здесь отойти от себя и будьте самоуверенной". Когда я эту роль стала играть и жать, он же сказал: "Да не старайтесь вы. Вы народная артистка, все равно будут слушать. А вы так стараетесь". Но я не могу быть другой.

- Вам не кажется, что из-за ложного страха или нежелания ри-сковать вы обрекли себя на роль одного амплуа - голубой героини?

- Вообще-то амплуа голубой героини меня не угнетало. "Это единственное, что я умею, - думала я. - Что-то спеть, где-то в кого-то влюбиться, чуть-чуть пострадать".

Но... то ли у меня лицо такое, то ли голос такой, то ли меня все так воспринимали: "Ой, Верочка Васильева! Ой, какая милая!" И вот такой Верочкой Васильевой в лучшем случае я себя считала. Но потом поняла, что на этом как-то застопорилась: с возрастом этих милых девочек не будет, а что же я буду делать? И в этом смысле наш театр плох: более яркие, комедийные девушки находили свое место, а я со своей лирикой и чистым голосочком оставалась в своей нише. Мне повезло, что Георгий Павлович Менглет поставил "Ложь для узкого круга" и дал мне роль отвратительной женщины. Я благодаря его помощи сыграла хорошо. И поверила немножко, что я не просто голубая девушка, а что-то могу еще.

- Вот ведь парадокс: вы в жизни всегда улыбаетесь, а говорят, на сцене чрезвычайно строги.

- На сцене я очень строгая. Расколы, приколы - меня это очень выбивает. Не понимаю, когда перед выходом рассказывают анекдоты. У меня к сцене, знаете, отношение такое старомодное, как в девятнадцатом веке.

- А у вас есть театральное прозвище? Наверное, нет, если вы не признаете шуток.