Натиг Расул-заде - Не смейте летать, мальчики

Он немного поплавал под потолком, без труда перемещаясь при помощи ног и рук, подплыл к окну, глянул во двор, где дети печально, придавленные своим весом к земле, возились с песком (в душе он в эту минуту остро пожалел их, и тут же нестерпимо захотелось похвалиться перед ними своим умением, своим нежданно привалившим счастьем), отплыл к холодной старинной печи, обнаружив на ее верхотуре поломанную чайную ложку и несколько заплесневелых бутербродов, оттолкнулся от печи ногами и полетел в противоположный угол комнаты. Застоявшийся здесь за ночь воздух был теплым, несвежим, но Элик ничего не замечал, оглушенный своим счастьем. Он даже смеяться не мог от радости перехватило горло, - будто ему на день рождения родители подарили маленький, но совсем настоящий мотоцикл "Малютку". Да что там мотоцикл! Сравнил тоже! Это было гораздо, неизмеримо больше. Разве может что-то, даже самая-самая заветная мальчишеская мечта, сравниться с таким неожиданным счастьем полета?! Он в блаженстве, с дико колотящимся сердцем, раздвигал дрожащими руками ставший плотным застоявшийся воздух в комнате.

Вошла мать, чтобы разбудить его.

- Мама! - закричал Элик сверху. - Посмотри, где я! Я летаю!

Мама, строго прищурившись, посмотрела на него, широко улыбающегося, дрожащего от счастья в углу над печкой, и сухо произнесла:

- Слезай сейчас же! В школу опоздаешь... Ишь чего выдумал - летает он! Я тебе полечу. Вот скажу отцу, что ты летал тут без его разрешения, он тебе задаст... - ворчала мать, опустив голову и оправляя постель.

И от этого ее ворчания Элик почувствовал, что сердце в груди стало биться ровнее, тише, и он стал опускаться все ниже и ниже, пока не достиг пола. Он на всякий случай подпрыгнул раз-другой, но без толку - после каждого прыжка босые пятки крепко ударялись о твердый пол.

- Не прыгай, - сказала, обернувшись к нему, мать. - Не поднимай здесь пыль, я еще не подметала. Иди завтракать - ив школу. Живо.

Элик нехотя оделся, понуро прошел в кухню, по пути на всякий случай подпрыгнул еще несколько раз, но ничего не получилось. Однако ощущение полета, которое он только что испытал, оставалось очень четким, и была уверенность, что летать предстояло еще немало. Эта уверенность взбодрила его, несмотря на то, что несколько попыток, предпринятых сейчас с целью взлететь под потолок, не увенчались успехом. "А может, это происходит только в определенное время, скажем, с восьми утра до четверти девятого?" - подумал он и успокоился окончательно. Он с аппетитом, чего давно с ним не происходило, позавтракал, схватил портфель и выбежал на лестницу. Как обычно, в парадном он оседлал скользкие перила лестницы и съехал вниз, а проехав до конца и уже собираясь спрыгивать на землю, вдруг снова на секунду-другую повис в воздухе и медленно приземлился на ноги. Радостный, Элик вприпрыжку побежал через двор, выбежал на улицу, оттолкнулся ногами, твердо веря, что получится, и... полетел в сторону школы. Взрослые дяди и тети, полусонные и озабоченные предстоящими на день делами, провожали мальчика, пролетавшего над их головами, недовольными взглядами. А пожилая женщина с набитой толстой авоськой на остановке автобусов сердито пробурчала ему вслед:

- Вот-вот. Им только дай волю. Разлетятся в разные стороны, голубчики. И не вспомнят даже, что мать есть.

До школы было недалеко. Обычно Элик пробегал это расстояние по утрам минут за десять. Теперь же, воспользовавшись более удобным способом передвижения, он пришел, то есть прилетел, в школу раньше, чем раздался звонок.

От нечего делать он облетел здание школы на уровне второго этажа, но, как назло, во дворе почти никого из ребят не было, а учителя, входившие в здание, и привратник у дверей уже давно отучились задирать головы к небу. Да и чего они там не видели? Зарплату дают тут, на земле, а небо...

Элик не стал их окликать, да и как окликнешь? "Посмотрите, Марья Федоровна, я тут?" Глупо. Еще товарищей, - пожалуй, а учителей... Ни к чему. Могут не так понять.

Элик пролетал мимо окон учительской и директорского кабинета, когда что-то в кабинете директора привлекло его внимание. Он подлетел очень близко к окну, уперся в стекло носом и увидел, как директор Гаджи Гасанович обнимал молоденькую лаборантку Любовь Григорьевну, или попросту Любу, как многие звали ее в школе, недавно принятую к ним в кабинет физики. Люба вяло сопротивлялась, Гаджи Гасанович что-то говорил ей на ухо, хотя, кроме них, в кабинете никого не было, кто мог бы его услышать; в конце концов он стал тянуть лаборантку к обитому белой материей дивану, над которым строго уставился как раз на распоясавшегося директора портрет Макаренко в огромной раме. Тут Люба засопротивлялась энергичнее, а Гаджи Гасанович, бросая сердитый взгляд на стенные часы, заметил в окне лицо Элика, страшно перепугался и от растерянности вдруг выхватил из вазы на столе букет и швырнул в стекло, в котором все еще красовался расплющенный кончик носа мальчика. Элик поспешно отлетел, заметив, однако, как шмякнулись цветы о стекло и посыпались на подоконник, а портрет Макаренко все так же безразлично-строгим взглядом проводил его полет. Элик поспешно приземлился за школой и вошел в свой класс вместе с начавшим звенеть звонком.

На уроке он ничего не слышал, сидел, рассеянно улыбаясь, и все думал о новом своем свойстве, о полетах и неприятном инциденте с директором, и время от времени с таинственным видом оглядывал своих близких и верных друзей. "Если бы они знали", - думал Элик, и все внутри у него сладко замирало.

Еле дождавшись перемены, Элик собрал товарищей - пятерых мальчиков, отвел их в дальний, более или менее спокойный угол коридора и, загадочно оглядев всех подряд, сказал:

- Поклянитесь, что никому не разболтаете, что я вам сейчас расскажу. Идет?

Ребята переглянулись.

- Опять гвоздь какой-нибудь, - высказал предположение один из них.

- Эх! Сам ты гвоздь, - разозлился Элик, но вовремя спохватился. - Пока не поклянетесь, не скажу.

Ребята поклялись страшной и замысловатой клятвой, придуманной Эликом.

- Пусть мои товарищи никогда меня не примут играть в футбол, если выдам тайну. И Элик открыл им тайну.

- Я научу вас, - пообещал он, делая королевский жест. - Это нетрудно. Только надо меня слушаться.

Трое из пятерых, насмешливо хмыкая, отошли - не поверили. Один из них, обернувшись, покрутил пальцем у виска. Элик погрозил ему кулаком.

- Вы же поклялись!

- Никому не скажем, - пообещали изменники. - Все равно никто этой чепухе не поверит... Двое остались с Эликом.

- А не врешь? - неуверенно спросили они.

- Нет, - твердо сказал Элик. - Я обязательно научу вас. После уроков пойдем на пустырь за школой.

Он был огорчен и немного разочарован предательством троих товарищей. Но ведь двое все-таки поверили, думал он, успокаиваясь.