Натиг Расул-заде - Записки самоубийцы

В ту мою поездку я, как обычно, прежде, чем поехать к Карине, пошел сначала на дело, получил посылку, но на этот раз посылка была в обычном портфеле-дипломате, правда, он был заперт на ключ, но без шифрового замка. Видимо, мне начали доверять, помню, подумал я самодовольно, получив в руки товар. Ночью, когда Карина спала, как мне показалось, очень утомленная, а я не мог заснуть, терзаемый неприятными мыслями, о нашей с ней дальнейшей жизни (я теперь не мог себе представить свою жизнь отдельно от ее), мне вдруг пришла в голову шальная ( мысль заглянуть в "дипломат". В самом начале работы с Нагиевым он неоднократно по своему обыкновению предупреждал меня, чтобы я не старался вскрывать "товар", угрожал, что могу серьезно поплатиться за эту попытку, что он все-равно узнает, но вот прошло больше, чем полгода и Нагиев, любивший повторять, как попугай одно и то же по сорок раз, так больше и не возвращался к этой теме. И его предупреждения и угрозы утратили для меня свою свежесть и как-то почти стерлись из моей памяти. Короче, я поднялся, тихо, чтобы не разбудить Карину, вышел из спальни, взял "дипломат" и пошел на кухню, где не включая света, попробовал вскрыть портфель. Я нашел обрывок толстой проволоки в ящичке для разной хозяйственной дребедени и им мне удалось открыть "дипломат". В какой-то момент мне показалось, что за спиной у меня кто-то стоит и наблюдает за мной, потом как-будто что-то очень тихо прошуршало, но я, увлеченный открыванием портфеля, не очень обратил на это внимание, а открыв "дипломат" и обнаружив, что в нем находится, был просто подавлен: в аккуратных мешочках, - снаружи кожаных, изнутри целлофановых - лежала внушительная партия наркотиков, по всей видимости - кокаин, я понюхал немного, лизнул языком - нос через некоторое время начал деревенеть - да, никакого сомнения, это был кокаин, мне приходилось как-то раз его пробовать. Я аккуратно стал запаковывать вскрытый мешочек и так же проволокой запер портфель. Тут у меня вдруг появилось четкое ощущение, что сзади, за спиной у меня, из темноты кто-то пристально следит за мной, я затылком чувствовал этот взгляд. Я медленно повернул голову, вгляделся в пространство коридорчика, спиной к которому сидел на кухне и, естественно, ничего и никого не обнаружил. Заперев дипломат, я еще немного посидел на кухне в крайне подавленном состоянии. Тысячи гнусных и страшных мыслей лезли в голову. Я вдруг вспомнил, как возгордился, приняв товар в незашифрованном портфеле, как подумал, что, вероятно, мне стали доверять, теперь же я подумал, что, видимо, Нагиевская компания просто хотела, чтобы я вскрыл товар и узнал, что именно я перевожу, эти люди никогда ничего не делают без цели, и если дали незашифрованный "дипломат", значит, хотели, чтобы я его вскрыл, надеялись, что любопытство возьмет верх во мне и не ошиблись в расчетах. А если они этого хотели, если намеренно шли на это, то - для чего? Для чего, для чего? - думал я напряженно. Может, для того, чтобы я был уже законным соучастником их дел, а не только слепым посыльным, ничего не ведавшим; чтобы я знал, в какое опасное дело втянули они меня и что теперь мы связаны крепко и они держат меня в узде? Так нет же, хрен им в глотку, я им докажу, я им... они узнают, что не с фраером связались, - Думал я, заранее понимая, что ничего не смогу против нагиевского клана; а в том, что это именно клан, а не какая-нибудь дешевенькая компания, которая в случае чего может и распасться, у меня не было никаких сомнений, слишком хорошо я знал о них. Я наконец, отлепил зад от табуретки на кухне и поплелся в спальню. Карина, как ни в чем ни бывало, спала, разметавшись во сне, впрочем, она ни о чем не ведала, ничего не знала и знать не могла, Что со мной творилось. Я прилег рядом и до рассвета думал, как мне быть. Конечно, я не ожидал, что вскрыв портфель, обнаружу в нем канцелярские принадлежности или дефицитные презервативы, но ведь это тоже - ни в какие ворота... Ну, пусть бы там был деньги, ну, черт с ним, золотые, безделушки, но наркотики, да тому же, не что-нибудь, а кокаин, нет, это, знаете ли... А что знаете ли?" - подумалось мне, - думал, что с тобой в детские жмурки играть будут? Вот и расхлебывай теперь. Теперь ты прямой соучастник. Чем больше я об этом думал, тем страшнее мне становилось. Я поднялся с постели, вышел на кухню, закурил. Да, - думал я, - влип в историю, надо выйти из игры, надо все бросить, сейчас же все бросить и пошли они все... Поеду домой , отдам товар Нагиеву и пусть он больше на меня не рассчитывает. Придя к этому решению, я немного успокоился, затушил окурок: лег в постель, хотя уже почти рассвело. Через полчаса я глянул на часы - стал будить Карину. Вставай, на занятия опоздаешь, - сказал я. Она потянулась, как кошечка, жмурясь, поднялась, чмокнула меня в щеку и пошла, заперлась в ванной. А я закурил и стал опять думать, как бы мне вылезть из этого дерьма. Когда мы прощались, Карина вдруг призналась мне, что, кажется, забеременела. Кажется, или точно? - спросил я рассеянно. Кажется точно, - сказала она, дурачась, как обычно, когда у нее бывало хорошее настроение. Нет, нет, вру. Сначала, помню, я признался ей, что попал в неприятную историю и должен поскорее выпутаться из нее и потому мы, наверно, в ближайшее время не сможем увидеться. Сказал я это неконкретно, она, было видно, встревожилась, но тоже ничего конкретно не спросила, а когда я сказал, что вряд ли теперь смогу так часто приезжать и надо еще все хорошенько обдумать, она, помолчав, призналась мне, что ждет ребенка. Это здорово, правда? - спросила она, - или нет, не здорово? Здорово, здорово, - сказал я рассеянно, машинально. У нас будет ребенок, Рустам, сказала она, и только тут до меня все дошло отчетливо, я будто проснулся, очнулся от своих мрачных мыслей, и, помню, подумал, а ведь, в самом деле, это здорово, что у нас с Кариной будет ребенок. Это многое может поменять, многое может поменять, - повторял я про себя, еще весьма смутно ощущая, что именно это обстоятельство может поменять. Она видя, что я молчу, сказала вдруг решительно: "Ты можешь не стараться, не отговаривать меня, это бесполезно, я решила его оставить, что бы там ни было". "Я и не стараюсь, - глупо ответил я и тут спохватился,- конечно же, это здорово, что у нас будет ребенок. Это просто замечательно. Но я сейчас должен многое обдумать". "Ты, главное, пока не оставляй меня одну, приезжай почаще, - попросила она жалостливо. - Сделай так, чтобы приезжать часто-часто". На миг у меня мелькнула мысль, рассказать ей обо все подробно, но, подумав, я понял, что это было бы преждевременно, я в самом деле должен был многое еще обмозговать наедине с собой, расстались. Мне показалось, что Карина была счастлива, что я согласился с ней насчет ребенка и что пообещал ей твердо приезжать часто-часто, причем, она вынудила меня даже поклясться насчет этих частых приездов, что было не совсем в ее манере, и лишь тогда успокоилась, когда я поклялся машинным здоровьем. Возвращался я поездом. Теперь, когда я знал, что у меня в портфеле, я очень трусил и волновался, оглядывался на всех подозрительно, во всех видел переодетых ментов, специально посланных, чтобы взять меня. Стоял у окна, беспрерывно курил и думал, свои невеселые думы, но какие бы они там ни билли невеселые, постепенно они развеяли во мне чувство страха и тревоги. Я думал о своей непутевой жизни, думал, как же это так; получилось, что меня занесло на кривую дорожку, тогда как утверждают, что в жизни есть прямая и широкая, такая широкая и светлая, что с нее трудно сбиться, и надо, видно, для этого очень постараться, чтобы тебя занесло, думал, думал... Ведь даже если человек инвалид, если, допустим, не может работать на заводе или на стройке, то ведь все равно же должно ему найтись место, должна найтись хоть какая-то не оскорбительная работа для такого инвалида, не может быть, чтобы нет... А если да, то что же не находится? Или я плохо искал? Не мог же я, молодой, полный сил, работать до конца жизни ночным сторожем, или еще кем-нибудь в таком роде. И еще - что очень раздражает, это бездушное отношение людей к тебе, людей, от которых ты зависишь... Взять хотя бы то, с каким трудом я выбивал свою пенсию по инвалидности, как гоняли меня, от одной двери к другой, как пришлось пороги обивать, унижаться, а теперь каждый раз ходить на комиссию, чтобы утвердили пенсию, чтобы убедились, что я по-прежнему однорукий, э, вспоминать не хочется... Можно было бы, конечно, поступить куда-нибудь учиться, но опять же - на что жить эти годы - опять по вечерам сторожем работать? - на что маму содержать, лечить?.. Э, да что я будто оправдываюсь. Моя вина, конечно, "что залез в такое дерьмо, никто не заставлял, можно было бы потуже затянуть пояс, как говорится, и жить дальше, да и с лечением мамы в конечном счете можно было бы что-нибудь придумать, ведь не обязан же я платить деньги в больницах, у нас, между прочим, бесплатное медицинское обслуживание, вот так вот. Подумал это и самому смешно стало. Поди вылечись у нас в городе бесплатно, а я погляжу, что из тебя получится... Ну, как бы тошно ни было сам во всем виноват, никто не тянул, обозлился просто на всех и на все после Афгана, после отсидки, думал с войны все меня, как героя, жизнью рисковавшего на каждом шагу, примут дома, в родном городе с распростертыми объятиями... Думал. Мало, что я думал. А потом - ах, нет, не принимаете с распростертыми, так вот же вам, получайте - сам себе дело найду и бабки буду загребать, хоть и одной рукой, оставшейся, да так, чтобы всем завидно было. Вот и дозагребался. Они меня вон, оказывается, на какое дело кинули, двумя-тремя косыми рот затыкали, а сами, благодаря мне, благодаря тому, что я тут на поездах и самолетах своей шкурой рисковал, сотни тысяч заграбастывали, а может, и больше. Думал я так, думал, мозги раскалились, и вот к чему пришел, пока поезд мчал меня в Баку: я скажу Нагиеву твердо, что выхожу из игры, потребую у него свой долг, заберу Карину в Баку, женюсь на ней, устроюсь куда-нибудь на работу - ничего, с голоду не помрем - а там видно будет, главное сейчас - развязаться с Нагиевым, скажу, чтобы на меня больше не рассчитывал. Сойдя с поезда, я, как обычно, поменял три такси, прежде чем на третьей тачке прикатить к Нагиеву - это по его инструкции: сначала от вокзала я ехал совершенно в другой конец города, потом, на втором моторе тоже куда-нибудь подальше от его района, называл таксистам первые пришедшие в голову адреса, потом ловил третье такси и уже на нем приезжал к Нагиеву, остановившись за квартал-другой от его дома и проходя это расстояние пешком. Раньше мне вся эта мура, казалась шпионскими страстями-мордастями, как и хреновина с паролем тогда на хате Бармалея, но сейчас я понимаю, что опасаться Нагиеву и его дружкам стоило, да еще как стоило. Он открыл мне сразу же, как я позвонил, будто за дверью стоял и поджидал меня. Я заметил, что он, как обычно, был под хмельком, и, как всегда, в ванной кто-то возился. Нагиев провел меня в комнату, шикнул на возившихся, и из ванной выскочили две девицы, я мельком их увидел и, по-моему, ни одной из них нельзя было дать больше пятнадцати-шестнадцати лет, то есть, по возрасту этот хмырь им вполне годился в отцы. Он запер за ними дверь и уселся напротив меня в кресло. Я протянул ему "дипломат", который все это время держал в руке. Он хмуро, молча глянул на меня и скрылся с портфелем в спальне. Вышел он оттуда минут через пятнадцать, и я ему тут же сказал, что пусть он на меня больше не рассчитывает. Он, кажется, совсем не удивился. Спросил спокойно - а в чем дело? Я стал ему объяснять, что хочу жениться, хочу завязать, выйти из игры, что я помогал ему больше, чем полгода, и он должен ценить это, а теперь пусть он вернет мне старый долг за отсидку, и я ухожу, а если он боится, что я проболтаюсь, то я обещаю... Тут он встал, вышел из комнаты и вскоре вернулся и бросил мне на колени пачку денег. Твой долг, - сказал он, - все подсчитано, можешь не трудиться, не пересчитывать. А насчет того, чтобы выйти из игры, я тебе вот что скажу: никуда ты не уйдешь, ты теперь с нами крепко повязан, и не забывай, что ты человека убил. Э, - сказал я, - старая песенка. Даже, допустим, убил. Дальше что? Убил - и отсидел, я чист перед законом. Чист перед законом? - язвительно спросил Нагиев, начиная заметно закипать. - Это ты чист перед законом? Кому фуфло тискаешь, падло?! Чист он. Ты прекрасно знаешь, что перевозишь в посылках, хотя бы в этом "дипломате". Чист он... За одни эти перевозки закон тебя так трахнет, что выйдешь оттуда стариком, понятно?! У меня нехорошо заскребло на сердце, когда он намекнул на то, что я знаю о содержимом "дипломата". Откуда он мог узнать, что я заглядывал в портфель? Впрочем, сейчас не это было главным, надо было развязаться с ним и поехать за Кариной. Нагиев молча ждал моей реакции на его слова, пил маленькими глотками коньяк и смотрел, не отрываясь на меня, как удав на кролика. Но если даже ему казалось, что он удав, то я ему не кролик. И я настойчиво повторил еще раз, что хочу завязать, устроить свою жизнь, что, в конце концов, все, что я знаю о его делах, со мной и умрет, хотя бы потому, что мне самому невыгодно класть голову под топор, я же первый полечу, стоит мне разоткровенничаться. Я говорил, и чувствовал, что у меня получается что-то вроде оправданий, будто я уговариваю его понять меня; видимо, спеша и волнуясь, я с самого начала взял неверный тон и теперь никак не мог съехать с него. Я рад, что ты понимаешь это, - не сразу отозвался на мои слова Нагиев, - но отпустить тебя пока не могу. Одну часть твоей просьбы я выполнил, как видишь - дал тебе денег... Всего лишь вернул старый долг, - прервал я его сочтя нужным уточнить этот момент. Неважно, - сказал он, подливая себе коньяку и отпивая из рюмки, важно то, что, пока я не найду тебе должную замену, человека столь надежного, как ты сам, я не могу тебя отпустить, мне нужен посыльный, а если тебе не терпится рвать когти, то можешь сам найти такого человека, а мы его проверим. Ну вот еще, - сказал я, - буду я на такое дело искать человека, да он потом всю жизнь проклинать меня будет... Твое дело, - сказал Нагиев, - пока, в таком случае, поработаешь, а там видно будет... Ну, раз так, - сказал я, - тогда плевал я на вас всех. Сам уйду. Я тебя предупредил, так что, все честь честью. Боюсь, что далеко не уйдешь, - сказал Нагиев,, сверкая глазами, - может, ты хочешь сгореть ночью со своей мамашей? Мы это тебе устроим, дом у вас как раз старый, в таких домах часто случаются пожары... Тут я вмазал ему по роже, чтобы не забывался и маму мою не смел упоминать. Разговор у нас уже шел на повышенных тонах, а как я вмазал ему, мы оба вскочили и стали друг против друга, готовые к драке, кричали, размахивали руками, в общем - базар-вокзал. Он уже здорово надрался, был пьян. Пойми ты, - кричал Нагиев, - сейчас как назло самая горячая пора, меня же загрызут, если я их без посыльного оставлю!.. Но если меня загрызут, то не думай, что ты останешься в стороне, тебя в первую очередь и замочат... Я еще раз тебе повторяю, - кричал я. - Я завязываю и никаких ваших дел больше знать не знаю. Я жениться хочу, понимаешь ты это?! Это потом, - кричал в ответ пьяный и озверевший Нагиев, кажется ничего не слушая, - все это потом, а сейчас ты должен ехать в Ташкент, у меня билеты твои туда и обратно. Ты меня зарежешь, если не поедешь, рейс - завтра утром, но если ты меня подведешь, я тоже тебя зарежу, ясно тебе?! Это тебе не ясно! - заорал я. - Никуда я не поеду, ни в какой Ташкент. Я тебе толкую: завязываю, женюсь, хватит! Женишься?! - удивился он вдруг так, будто впервые услышал об этом. - Это на какой же шлюхе, уж не на Карине?..