Иннокентий Омулевский - Попытка - не шутка

— Здравствуй-ко! — поздоровалась она с доктором, оригинально кивнув ему головой вместо поклона и ставя на стол поднос.

— Здравствуйте! — не вдруг сказал Матов, очевидно, залюбовавшийся ее пленительным взглядом. — Вы не дочь ли здешнего хозяина?

— Дочка.

Она зарумянилась вся как маков цвет.

— А зовут вас? — полюбопытствовал Лев Николаевич.

— По имени-то как зовут?

— Да.

— Авдотьей.

— Ну, так вот познакомимтесь же, Авдотья Никитьевна, — радушно молвил доктор, подавая ей руку, — нам ведь теперь частенько придется встречаться. Прошу любить и жаловать.

Девушка покраснела еще больше, но глаза ее смотрели бойко и без смущения, когда она, не взяв протянутой ей руки и торопливо уходя, насмешливо проговорила:

— Ужо вот дай управиться…

Матов проводил ее глазами до двери. «Какая королева мне прислуживает!» — невольно подумал он, когда через минуту она вернулась с тяжелым самоваром в руках, вся раскрасневшаяся от напряжения.

— Вы, кажется, за ягодами ходили сегодня, Авдотья Никитьевна? — обратился к ней Лев Николаевич.

— Ходила, да мало набрали: Евгенья Александровна помешала.

— Как же так она вам помешала?

Доктор совсем было насторожил уши.

— Да ну тя с разговорами-то! — круто обрезала она его вдруг. — Тятенька вон соломы велел еще сюды принести. Тут-то чего не спишь?

Девушка указала на постель.

— Жарко будет, — отозвался Матов.

— Вишь ты какой прохладный! — улыбнулась она не без насмешки и опять торопливо вышла.

Лев Николаевич принялся хозяйничать около стола, нетерпеливо поджидая ее возвращения; но ожидания доктора не оправдались: перестилать постель явилась толстая, неуклюжая работница, представлявшая совершенный контраст с хозяйской дочерью, которая почему-то не соблаговолила больше показаться в этот вечер приезжему. Дождавшись окончательно переустройства своего ложа, Матов раскупорил привезенную с собой бутылку рома и через работницу пригласил к себе хозяина на чашку чаю.

— Признаться, мы уже спать хотели укладываться, — сказал Никита Петрович, помещаясь за самоваром, напротив доктора. — А знатный у тебя ромец! — похвалил он через минуту, с видимым удовольствием отведывая горячий пунш из предложенного ему стакана. — Видать, што с собой привез.

— Да здесь, я думаю, и совсем не достанешь, — заметил Лев Николаевич.

— Достать-то оно пошто не достать, достать можно; да только здешний-то супротив твоего не выгорит. А што, ежели я, к примеру, вашу милость спрошу: он тепериче, надо быть, от простуды пользителен, эвтот самый ром?

— Да, согревает хорошо.

— Зимой эвто прошедшей я в наледь попал, а Петр Лаврентьевич, дай ему бог здоровья, мне и присоветовал: рому, говорит, напейся горячего, дак как рукой сняло!

— Кто же это Петр Лаврентьевич?

— Да управляющий здешнего заводу, Терентьев по фамилии-то он показывается; уж такой до нашего брата душа-человек, што не знаю, как тебе и сказать.

«А ведь я где-то уже слышал это имя… только когда же, в самом деле?» — подумал Матов, усиленно напрягая память, и ему вдруг пришло в голову то место рассказа князя, где последний упоминал между прочим о сомнительном ливрейном лакее, сопровождавшем за границу его загадочную тетушку. «Да, без сомнения, это должно быть одно и то же лицо, и мне, как теперь оказывается, пожалуй, действительно придется распутывать здесь некий романтический узел», — опять подумал Лев Николаевич, чрезвычайно заинтересованный настоящим открытием.

— Хороший, вы говорите, человек этот Терентьев? — громко переспросил он хозяина. — И давно управляет заводом?

— Да как вам сказать, не соврать? Надо быть, больше году: с год-то уже тепериче прошло, как я здеся, а он до меня еще был.

— Вы сами-то разве не здешний, хозяин?

— Нет; мы издалече — сибирские.

Несмотря на пунш, разговор, однако же, как-то не клеился между ними, и Никита Петрович, видимо, поддерживал его из одной учтивости, осторожно и сосредоточенно глотая ароматный напиток. Всматриваясь в энергическое лицо своего собеседника, доктор заметил теперь, что оно в некоторых подробностях поразительно напоминало хозяйскую дочь: те же бирюзового цвета глаза, только немного потускневшие, та же лукавая улыбка, только значительно смягченная добродушным выражением губ; в очертаниях выпуклого лба и красивого носа, с небольшой горбинкой посредине, сходство это было еще разительнее. Матову ужасно хотелось развязать язык старику; он усердно подливал ему ром и наконец, после четвертого стакана, прямо спросил:

— А здешняя помещица, должно быть, большая нелюдимка?

— Как тебе сказать? Насчет мужского пола она, точно, что горда маленечко… ну, а насчет баб тепериче — ничего, обходительна.

Ответ был, заметно, крайне сдержанный.

— Вот и ваша дочь мне рассказывала, что Евгения Александровна помешала им сегодня ягоды собирать… — вкрадчиво заметил доктор.

— Да балует она: не любит, коли девки ягоды берут, рассыпает у них.

— Что же ей, жаль ягод, что ли?

— Пустое эвто дело, говорит: труда с ним много, а толку от него мало, — уклончиво пояснил хозяин. — А только ее девушки любят, — прибавил он, помолчав.

— Стало быть, заслуживает того, если любят… — сказал как-то неопределенно Матов.

— Должно быть, што так, — еще неопределеннее подтвердил Балашев.

Очевидно было, что ром не особенно действовал на его скрытную, чисто сибирскую натуру; напротив, с новым стаканом старик становился как будто сдержаннее. Это еще больше подстрекало любопытство Льва Николаевича.

— Давно она здесь живет? — снова спросил ои, немного помолчав.

— Вы эвто про кого же спрашиваете? — видимо, схитрил хозяин.

— Да вот все вашей помещицей интересуюсь.

— Сказывали как-то про нее тутошние-то, што, мол, одновременно с Петром Лаврентьевичем прибыла сюды, да я, признаться, хорошенько-то и не полюбопытствовал; все года с полтора, надо быть, есть. Да оне не знакомы ли тебе, Евгения-то Лександровна?

Предлагая последний вопрос, Никита Петрович как-то уж очень подозрительно посмотрел на Матова.

— Нет, я совсем ее не знаю, так спросил: вот разве, может быть, здесь придется познакомиться; не всю же неделю сидеть дома да гулять, захочется и в обществе развлечься… — пояснил доктор.

— Вестимо, што так: только ты как же думаешь тепериче попасть-то к ней? — несколько насмешливо осведомился у него Балашев.

— Пойду просто и познакомлюсь: доктора везде примут, он всегда пригодится, — с неуловимой улыбкой ответил Лев Николаевич и хотел было подбавить рому в стакан собеседнику.

Никита Петрович нахмурился и накрыл стакан ладонью.

— Будет, побаловался… Што же такое, што дохтур?! — порывисто заговорил он, все больше и больше горячась теперь. — И дохтур здесь ни при чем. Уж истинно я вам скажу: и не думайте вы лучше об эвтом: на порог она тебя к себе не пустит, вот што! Тут у ней свой дохтур есть — из немцев, дак и тот глаз к ней без просу показать не смет, а не токмо што проезжающий какой… Штоб на свой стыд идти… да сохрани тебя господи! Эдак вы и меня на всю деревню осрамите под старость-то: вот, скажут, какого человека Балашев у себя примат, что насильно в чужой дом лезет…