Михаил Булгаков - Рассказы и фельетоны

— Я попрошу вас не учить меня.

— Бога ты боишься?

— Нет, не боюсь, его нету,— ответил Мервухин.

— Ну, это свинство с твоей стороны!

— Попрошу не оскорблять.

— Я не оскорбляю, а просто говорю, что так поступают только сволочи.

— Вот тебе святой крест,— сказал Мервухин,— я общему собранию пожалуюсь, что ты меня при исполнении служебных обязанностей…

— Какие же это служебные обязанности! Зажал у товарища три целковых…

— Попрошу оставить меня в покое, господин Птолемеев.

— Господа все в Париже, господин Мервухин.

— Ну и ты туда поезжай!

— А ты знаешь куда поезжай?..

— Вот только скажи. Я на тебя протокол составлю, что ты в присутственном месте выражаешься…

— Ну, ладно же! — сказал багровый Птолемеев.— Я тебе это попомню!

— Попомни.

Был солнечный день, когда повернулось колесо судьбы. Вошел Птолемеев, и его фуражка горела, как пламя.

— Здравствуйте, дорогой товарищ Мервухин,— сказал зловещим голосом Птолемеев.

— Здравствуйте,— иронически сказал Мервухин.

— Привстать нужно, гражданин Мервухин, при входе начальника,— сказал Птолемеев.

— Хи-хи. Угорел! Какой ты мне начальник?

— А вот какой: приказом от сего числа назначен временно исполняющим обязанности начальника станции.

— Поздравляю…— растерянно сказал Мервухин и добавил: — да, кстати, Жанчик, я тебе три рубля хотел отдать, да вот забываю.

— Нет, мерси, зачем вам беспокоиться,— отозвался Птоломеев.— Кстати, о трех рублях. Потрудитесь сдать ваше дежурство и очистить станцию от своего присутствия: я снимаю вас с должности.

— Ты шутишь?

— По инструкции шутить не полагается при исполнении служебных обязанностей. Плохо знаете службу, товарищ Мервухин. Попрошу вас встать!

— Крест-то на тебе есть?

— Нет. Я в Союзе безбожников,— ответил Птоломеев.

— Ну, знаешь, видал я подлецов, но таких…

— Это вы мне?

— Тебе.

— Начальнику станции? Го-го! Ты видишь, я в красной фуражке?

— В данном случае ты — гнида в красной фуражке.

— А если я вам за такие слова дам по морде?

— Сдачи получите! — сказал хрипло Мервухин.

— С какой дачи?

— А вот с какой!..

И тут Мервухин, не выдержав наглого взора Птолемеева, ударил его станционным фонарем по затылку.

Странным зрелищем любовались обитатели станции через две минуты. Прикрепленный председатель месткома сидел верхом на временно исполняющем должность начальника станции и клочья разорванной его красной фуражки засовывал ему в рот со словами:

— Подавись тремя рублями. Гад!

— Помиримся, Жанчик,— сказал Мервухин на другой день, глядя заплывшим глазом,— вышибли меня из месткома.

— Помиримся, Ерофей,— отозвался Птолемеев,— и меня выставили из начальников.

И друзья обнялись.

С тех пор на станции опять настали ясные времена.

В правом кармане брюк лежали 9 копеек — два трехкопеечника, две копейки и копейка, и при каждом шаге они бренчали, как шпоры. Прохожие косились на карман.

Кажется, у меня начинают плавиться мозги. Действительно, асфальт же плавится при жаркой температуре! Почему не могут желтые мозги? Впрочем, они в костяном ящике и прикрыты волосами и фуражкой с белым верхом. Лежат внутри красивые полушария с извилинами и молчат.

А копейки — брень-брень.

У самого кафе бывшего Филиппова я прочитал надпись на белой полоске бумаги: «Щи суточные, севрюжка паровая, обед из 2-х блюд — 1 рубль».

Вынул девять копеек и выбросил их в канаву. К девяти копейкам подошел человек в истасканной морской фуражке, в разных штанинах и только в одном сапоге, отдал деньгам честь и прокричал:

— Спасибо от адмирала морских сил. Ура!

Затем он подобрал медяки и запел громким и тонким голосом:

Прохожие шли мимо струей, молча сопя, как будто так и нужно, чтобы в 4 часа дня, на жаре, на Тверской, адмирал в одном сапоге пел.

Тут за мной пошли многие и говорили со мной:

— Гуманный иностранец, пожалуйте и мне 9 копеек. Он шарлатан, никогда даже на морской службе не служил.

— Профессор, окажите любезность…

А мальчишка, похожий на Черномора, но только с отрезанной бородой, прыгал передо мною на аршин над панелью и торопливо рассказывал хриплым голосом:

Я закрыл глаза, чтобы его не видеть, и стал говорить:

— Предположим, так. Начало, жара, и я иду, и вот мальчишка. Прыгает. Беспризорный. И вдруг выходит из-за угла заведующий детдомом. Светлая личность. Описать его. Ну, предположим, такой: молодой, голубые глаза. Бритый? Ну, скажем, бритый. Или с маленькой бородкой. Баритон. И говорит: «Мальчик, мальчик». А что дальше? Мальчик, мальчик, ах, мальчик, мальчик…

«И в фартуке»,— вдруг сказали тяжелые мозги под фуражкой. «Кто в фартуке?» — спросил я у мозгов удивленно. «Да этот, твой детдом».

«Дураки»,— ответил я мозгам.

«Ты сам дурак. Бесталанный,— ответили мне мозги,— посмотрим, что ты будешь жрать сегодня, если ты сей же час не сочинишь рассказ. Графоман!»

«Не в фартуке, а в халате…»

«Почему он в халате, ответь, кретин?» — спросили мозги.

«Ну, предположим, что он только что работал, например — делал перевязку ноги больной девочке, и вышел купить папирос „Трест“. Тут же можно описать моссельпромщицу. И вот он говорит: „Мальчик, мальчик…“ А сказавши это (я потом присочиню, что он сказал), берет мальчика за руку и ведет в детдом. И вот Петька (мальчика Петькой назовем, такие замерзающие на жаре мальчики всегда Петьки бывают) уже в детдоме, уже не рассказывает про Комарова, а читает букварь. Щеки у него толстые, и назвать рассказ: „Петька спасен“. В журналах любят такие заглавия».

«Па-аршивенький рассказ,— весело бухнуло под фуражкой,— и тем более что мы где-то уже это читали!»

«Молчать, я погибаю!» — приказал я мозгам и открыл глаза.

Передо мною не было адмирала и Черномора и не было моих часов в кармане брюк.

Я пересек улицу и подошел к милиционеру, высоко поднявшему жезл.

— У меня часы украли сейчас,— сказал я.

— Кто? — спросил он.

— Не знаю,— ответил я.

— Ну, тогда пропали,— сказал милиционер.

От таких его слов мне захотелось сельтерской воды.

— Сколько стоит один стакан сельтерской? — спросил я в будочке у женщины.

— 10 копеек,— ответила она.

Спросил я ее нарочно, чтобы знать, жалеть ли мне выброшенные 9 копеек. И развеселился и немного оживился при мысли, что жалеть не следует.

«Предположим — милиционер. И вот подходит к нему гражданин…»