Игнатий Потапенко - Канун

И Левъ Александровичъ принялъ дѣятельное участіе. Они были сотрудники по новому учрежденію. Тутъ Ножанскій оцѣнилъ его блестящія качества, и съ тѣхъ поръ ихъ отношенія сдѣлались тѣсными и не прерывались.

И когда Ножанскій поднялся на высоту, онъ сейчасъ же подумалъ о своемъ старомъ сотрудникѣ. Въ сущности, онъ былъ тамъ одинокъ и къ тому же въ душѣ очень скоро понялъ, что крылья его давно уже разучились летать и что онъ одинъ безсиленъ что-нибудь сдѣлать. И ему нужно было опереться на такую, еще вполнѣ свѣжую, силу, какой представлялся ему Левъ Александровичъ.

И онъ началъ звать его чуть-ли не съ первыхъ дней своего назначенія. Но Левъ Александровичъ туго поддавался. Происходили долгія выясненія всѣхъ обстоятельствъ въ перепискѣ. Ножанскій сразу почувствовалъ, что простыми обѣщаніями этого человѣка не заманишь. Левъ Александровичъ очень опредѣленно говорилъ о самостоятельности дѣйствій, а Ножанскій не могъ гарантировать ее, такъ какъ и самъ въ сущности ею не пользовался.

Но въ послѣднее время, можетъ быть, чувствуя, что его положеніе начало колебаться, такъ какъ онъ не оправдалъ возложенныхъ на него надеждъ по части освѣженія, онъ началъ усиленно уговаривать Льва Александровича и уже обѣщалъ гораздо больше и опредѣленнѣе.

И вотъ, наконецъ, Левъ Александровичъ получилъ отъ него срочную телеграмму, въ которой было сказано прямо: «всѣ наши условія приняты. Надѣюсь, что этого довольно. Послѣ вашего отвѣта будетъ оффиціальное назначеніе. Прошу, не медлите отвѣтомъ. Ножанскій».

Это было дня черезъ три послѣ пріѣзда Зигзагова. Но Левъ Александровичъ, получивъ эту телеграмму на службѣ, спряталъ ее въ карманъ и явился домой совершенно такимъ же, какимъ являлся всегда. Онъ ни слова не сказалъ о телеграммѣ ни Зигзагову, ни сестрѣ.

Сейчасъ же послѣ обѣда онъ уѣхалъ, сказавъ Зигзагову, что у него есть неотложное дѣло и что они встрѣтятся вечеромъ у Натальи Валентиновны.

Въ дѣйствительности же онъ поѣхалъ прямо къ Мигурской, такъ какъ хотѣлъ бытъ у нея хоть за полчаса раньше другихъ.

Наталья Валентиновна была единственный человѣкъ, съ которымъ онъ въ этотъ день говорилъ о телеграммѣ Ножанскаго.

Максимъ Павловичъ устраивался. Переговоры съ издателями начались на другой же день послѣ его пріѣзда.

Издатели дѣйствовали различными пріемами, каждый сообразно своему характеру. Курчавинъ, давшій своей газетѣ либеральное направленіе только потому, что убѣдился въ выгодности его, самъ же человѣкъ темный и одинаково равнодушный ко всѣмъ направленіямъ, былъ господинъ юркій, находчивый и хитрый и никогда не дѣйствовалъ прямо, а всегда черезъ третье лицо и разными ходами.

Поэтому онъ явился не къ Зигзагову, а къ Льву Александровичу, и не на домъ, а въ управленіе.

Левъ Александровичъ отличался чрезвычайной доступностью. По дѣламъ, касавшимся пароходнаго общества, его могъ видѣть всякій, ни для кого онъ не дѣлалъ исключеній. А тѣмъ болѣе Курчавинъ, какъ издатель газеты въ городѣ, гдѣ пресса имѣла большое значеніе, могъ явиться къ нему запросто.

Но Курчавинъ все же сдѣлалъ видъ, что главная цѣль его посѣщенія дѣловая. Хитрый умъ его придумалъ нѣчто правдоподобное. Въ небольшомъ приморскомъ городкѣ былъ маленькій агентъ пароходнаго общества, который предложилъ газетѣ Курчавина свои услуги быть корреспондентомъ. Курчавинъ и явился къ директору освѣдомиться о его служащемъ. Съ этого и началъ.

Левъ Александровичъ сразу понялъ это, но не забѣгалъ впередъ, а просто далъ свой отзывъ о будущемъ корреспондентѣ. Тогда Курчавинъ перешелъ къ главному.

— А между прочимъ, Левъ Александровичъ, къ вамъ просьба. Вы знаете, что моя газета первая въ городѣ. Кромѣшный разогналъ отъ себя всѣхъ евреевъ. Они въ синагогѣ поклялись не брать въ руки его газету, а вѣдь евреи въ нашемъ городѣ главные подписчики. А Малеванскій такую скучищу разводитъ въ своей газетѣ, что отъ нея мухи мрутъ, и онъ, не знаю ужъ какъ сводитъ концы съ концами. А моя газета идетъ бойко, въ ней и подписчики и объявленія. Мое дѣло солидное.

Въ этомъ Курчавинъ былъ правъ. Изъ трехъ газетъ его листокъ пользовался наибольшимъ успѣхомъ. Это была вполнѣ бульварная газетка, какая и была нужна въ такомъ бойкомъ коммерческомъ городѣ.

— Такъ вотъ-съ я и говорю: вы имѣете вліяніе на Максима Павловича… Нѣтъ, нѣтъ, ужъ не говорите, вы — съ нимъ въ дружбѣ и средства ему посылали, когда онъ былъ въ ссылкѣ. По настоящему, это мы, издатели, должны бы дѣлать… Но какъ-то это не вышло. Да-съ… Такъ говорю я: дайте вы ему, Максиму Павловичу, добрый совѣтъ: ну, что ему рисковать, напримѣръ, съ Малеванскимъ, который, когда приходить время платить сотрудникамъ, корчится, какъ чортъ передъ крестомъ, а за бумагу долженъ двадцать пять тысячъ… Или пачкаться въ органѣ Кромѣшнаго… Кромѣшный, конечно, платитъ будетъ, ужъ онъ съ другихъ сотрудниковъ шкуру сдеретъ, а Зигзагову заплатитъ… Да, вѣдь газета то его паскудная и не къ лицу Максиму Павловичу, пріѣхавшему изъ ссылки, на ея столбцахъ появляться. А пускай онъ идетъ ко мнѣ. Заплачу ему такъ, какъ никто не заплатитъ, а ужъ свободу въ газетѣ, сами знаете, ему давать не надобно, потому онъ самъ ее возьметъ.

— Извольте, — отвѣтилъ Левъ Александровичъ:- я передамъ ему то, что вы говорите.

— Передать мало. Вы посовѣтуйте отъ себя…

— Это я не берусь. Онъ самъ знаетъ вашу газету и васъ, и другія газеты и ихъ издателей. Какъ же я могу вмѣшиваться въ его дѣла?

— Да вѣдь вы же согласны со мной, что самое лучшее ему у меня?

— Да, я такъ думаю.

— Ну, вотъ это и скажите. А онъ только пускай бровью мигнетъ, я сейчасъ и прибѣгу.

Малеванскій дѣйствовалъ совсѣмъ иначе. Это былъ человѣкъ образованный, воспитанный, корректный и сознательно державшійся тѣхъ взглядовъ, какіе проводилъ въ своей газетѣ. Дѣла его дѣйствительно были не блестящи. Газета была слишкомъ серьезна для мѣстныхъ читателей. Онъ держался столичныхъ образцовъ и этимъ портилъ себѣ подписку.

Кромѣ того онъ былъ брезгливъ и потому отвергъ услуги многихъ способныхъ людей, которые, по несчастной случайности, почти всѣ отличались нечистоплотностью и благополучно ютились въ редакціи Курчавина.

И тѣмъ болѣе ему былъ нуженъ Зигзаговъ. Одно его имя было способно измѣнить шансы въ пользу газеты Малеванскаго.

Но онъ дѣйствовалъ напрямикъ. Просто надѣлъ сюртукъ и цилиндръ и сдѣлалъ визитъ Зигзагову и тутъ же изложилъ ему условія.

Кромѣшный былъ въ особомъ положеніи. Онъ зналъ, что Зигзаговъ обратится къ его газетѣ только въ самомъ крайнемъ случаѣ. И раньше бывало, что имя Максима Павловича появлялось въ ней только тогда, когда Зигзаговъ окончательно перессорится съ обѣими либеральными газетами. Тогда Кромѣшный являлся къ нему, соблазнялъ и его газета на время становилась приличной.