Дмитрий Мамин-Сибиряк - Оборотень

— Ну, вот и отлично! — радовался Степан Никитич, когда на террасе показалась грузная фигура Ивана Павлыча. — У нас и смолокурка готова.

По обычаю, перед игрой немного выпили и закусили.

— Время наступает ночное, нужно зарядить для безопасности, — шутил хозяин. — А то еще Арсютка, того гляди, напугает…

Иван Павлыч нахмурился, но ничего не ответил: обладая веселым характером, старик иногда перешучивал.

Сели играть в преферанс. Из-под стола так и валил дым, но приходилось терпеть. Бухгалтеру везло, как всегда, и Иван Павлыч начал сердиться и рисковать.

— А вот мы вашу даму по усам, Иван Павлыч, по усам! — выкрикивал Степан Никитич, убивая считанную взятку.

Выпили еще по маленькой. Иван Павлыч раскраснелся. Тут случилось нечто необыкновенное. Иван Павлыч сходил с короля черв, а Степан Никитич убил его козырем, да еще проговорил:

— А мы и Арсютку по усам… х-ха!..

Это уж было слишком. Иван Павлыч побагровел, молча поднялся, молча надел свою форменную фуражку и молча пошел с террасы.

— Иван Павлыч, голубчик, воротись! — умолял Степан Никитич, напрасно стараясь удержать старого приятеля за рукав. — Ну, так, сорвалось с языка… Ну его к черту, Арсютку!.. Иван Павлыч, голубчик…

Но Иван Павлыч был неумолим и молча ушел к себе домой. Тогда уже рассердился Степан Никитич.

Нет ничего печальнее, когда рассорятся два старинных друга… Десять лет были знакомы, водили хлеб-соль, ежедневно встречались, и вдруг — нет ничего. Когда Степана Никитича спрашивали об Иване Павлыче, он с удивлением поднимал свои густые брови и говорил:

— Какой Иван Павлыч? Я не знаю никакого Ивана Павлыча…

То же проделывал и Иван Павлыч, когда его спрашивали про Степана Никитича, и прибавлял:

— Ах, да, вы говорите про этого… да, про этого… гм… Не советую вам с ним встречаться.

Прибавьте к этому, что оба друга очень скучали, угнетаемые одиночеством. Какое общество, в самом деле, можно было найти в Белых-Ключах? Иван Павлыч дошел до того, что по вечерам дулся в шашки с собственным письмоводителем, а Степан Никитич играл на флейте, и, нужно отдать ему справедливость, прескверно играл. Хуже всего было то, что им приходилось встречаться по делам службы, и они вынуждены были разыгрывать комедию старой дружбы, чтобы не подавать соблазна подчиненным.

А виновник этой глупой ссоры, Арсютка, продолжал «бегать», и его продолжали видеть в разных местах, даже зараз в нескольких местах. Иван Павлыч поклялся его поймать и налетал орлом по первым слухам, но Арсютка ускользал у него из-под самого носа с отчаянной дерзостью. Главное, что было обидно: денег у Арсютки было достаточно, — ну и шел бы с богом на все четыре стороны, так нет — засел в Белых-Ключах. Даже по ночам Ивану Павлычу спалось плохо: все грезился Арсютка. Даже начал Иван Павлыч заговариваться. Встанет к окошку, погрозит кулаком на приисковую контору и бормочет:

— Я тебе покажу Арсютку, старая кочерыжка!.. За ухо к тебе на двор приведу… Да…

Степан Никитич скучал, особенно по вечерам. Так бы и позвал Ивана Павлыча или сам пошел к нему. Раза два он машинально подходил к становой квартире и даже поднимался на крылечко, а потом отплевывался и торопливо уходил к себе домой.

Чтобы как-нибудь убить время, он начал частенько уезжать на другие прииски, где можно было провести время в компании. Раз он отправился на прииск Говорливый, где жил доверенным Егоров, у которого была жена Анна Сергеевна, великая мастерица делать пельмени. День задался дождливый, дорогу развело грязью, и пара лошадей с трудом тащила легонький плетеный коробок. Верстах в шести от Белых-Ключей попался какой-то мужик с котомкой за плечами, как ходят приисковые рабочие. Он сидел на пеньке и перевязывал ногу. Когда плетенка поровнялась с ним, мужик поднялся, снял шапку, поклонился и проговорил:

— Степану Никитичу доброе здоровье!..

— А ты как меня знаешь?

— Кто же тебя не знает, Степан Никитич. Одним словом, благодетель… Все за тобой сидим, как тараканы за печкой.

Кучер остановил лошадей, чтобы попразить сбочившуюся дугу. Мужик показал глубокую рану на ноге и проговорил:

— Довез бы ты меня, Степан Никитич… Все равно один едешь, а мне по пути.

Степан Никитич понюхал табаку и пожалел промыслового человека. Славный такой мужик. Сейчас видно свою, приисковую косточку.

— Ну, садись на козлы, как-нибудь доедем, — пригласил Степан Никитич.

— На вашей работе ногу-то извел, Степан Никитич.

Мужик перевязал свою ногу на скорую руку и взмостился на козлы. Кучеру, очевидно, было неприятно везти лишнего человека, и он что-то ворчал себе под нос…

— Много вашего брата тут шляется… Всех не перевозишь. Еще лошадей пересобачишь…

Поехали. Степан Никитич любил дорогой побалагурить и подробно расспросил мужика, откуда он идет, куда и зачем. Тот отвечал все как следует быть и в заключение попросил покурить «цигарочку».

— Табаку я не курю, а вот понюхать можешь, — предложил Степан Никитич и прибавил, посмеиваясь и прищелкивая пальцем по крышке табакерки: — Это, братец, у меня оборона против разбойников… Ведь всю жизнь с деньгами по лесам езжу. А напади разбойник, я ему в глаза и брошу щепотку табачку… хе-хе!.. Пока он будет чихать да кашлять, меня и след простыл.

— И Арсютки не боишься?

— И Арсютки не боюсь… Я ему прямо всю морду табаком залеплю. Я ведь не Иван Павлыч… Хе-хе!..

— Ах, ты какой лукавый, Степан Никитич! — смеялся мужичок, покачивая головой.

Потом он прислушался и сказал:

— Степан Никитич, а ведь за нами погоня!

— Какая погоня?

— А Иван Павлыч со стражниками гонится за Арсюткой… Значит, его видели где-нибудь поблизости. В самый бы раз тебе, Степан Никитич, теперь его табаком своим посыпать…

Действительно, это была погоня, и Степан Никитич только подивился, какое у мужика чуткое ухо.

«Погоню гнал» сам Иван Павлыч в сопровождении четырех своих стражников.

— Экая, подумаешь, Арсютке честь, — заметил мужичок. — Он-то один бежит пешком, а за ним пятеро верхом гонятся. Нагнал он холоду Ивану-то Павлычу…

Погоня летела на полных рысях. Иван Павлыч издали узнал плетенку Степана Никитича и про себя обругал «старую кочерыжку», которая шляется в такую погоду по промыслам. По пути Иван Павлыч сообразил, что старикашка едет именно есть пельмени к Анне Сергеевне. «Вот лукавый старичонка!» — обругал он его про себя. Увидав сидевшего на козлах мужика, Иван Павлыч только улыбнулся: «Эге, Степан Никитич все хвастался, что не боится Арсютки, а сам теперь с обережным ездит… Вот так храбрец!.. Ах, ты, старая кочерга… Вот тебе и король черв. Смеется, видно, последний. Х-ха!..»

Догнав Степана Никитича, Иван Павлыч сделал вид, что не узнал его, и даже отвернулся: «Э, пусть чувствует, старый колдун»…