Анастасия Вербицкая - Иго любви

Они раскрылись только сейчас. Как свою Верочку, как что-то свое выношенное, выстраданное, оплаканное и отвоеванное у судьбы, любила она бледное лицо Хлудова, его загадочные глаза, его медленную речь, его кроткую, но темную душу.

Стук в дверь? Неужели он?

Она быстро спустила занавес, чтобы в полумраке он не мог разглядеть ее увядшего лица.

Вошла Аннушка. Внесла кофе. Надежда Васильевна упала на подушки.

Жестокая мигрень, как всегда, явилась расплатой за яркие чувства, за жгучие горести.

Хлудов пришел только в два, после репетиции. В театре он узнал, что Надежда Васильевна больна и что программа меняется.

Он подошел к постели и безмолвно опустился на колени.

— Ты?.. Ты?.. — крикнула она, протягивая руки.

Но жестокая боль раскаленным обручем сжала ее голову. И задыхаясь, она упала навзничь.

Тогда он обнял ее и прислонился виском к ее виску.

Блаженная улыбка раскрыла ее губы. О, как тепло, как отрадно! Как смиряется боль под его горячим и нежным прикосновением. О, милый, милый… Чей это пульс бьется в виске? Ее или его?.. О, счастье! Если б не двигаться, лежать так часами… так забыться… перейти в Вечность…

Он сидел у ее постели весь день в полумраке, не выпуская ее руки. Он менял компрессы, подавал ей лекарство, поил ее с ложки лимонным соком и черным кофе. Он был нежен, как девушка, и мягки были его прикосновения. Но не было у него лишних вопросов, ненужных движений, женственной суетливости и растерянности. Когда боль возобновлялась, и Надежда Васильевна начинала стонать и метаться, он опять обнимал ее, ложился головой на подушку, согревал ее висок жаром своего прикосновения, своего дыхания. Он без числа осторожно и мягко целовал пульсировавшие виски, дергавшиеся веки. И опять затихала боль. И наступало сладкое забвение.

Ни одного вопроса. Ни одного намека на происшедшее. И это глубокое молчание, и эта задумчивость…

Что он думал? Что он чувствовал?

Весь он был тайной для нее.

Только когда наступила ночь, Надежда Васильевна заснула крепким сном. Боль прошла.

Хлудов тихонько освободил свою отекшую руку и встал. Все члены его онемели. Он только сейчас почувствовал, что ослаб, что голоден. Он не ел с утра.

В городском саду он сел за столик и поужинал в одиночестве.

Когда он собирался расплатиться, он увидал приближавшегося Бутурлина.

Мгновенно изменилось лицо Хлудова. Бутурлин с удивлением отметил, какой острой враждебностью сверкнул взгляд обычно спокойных темных глаз.

«Ага!.. Тем лучше!.. Есть ревность, значит, есть и страсть. Я боялся, что он только позволяет любить себя».

— Вы ничего не имеете против моего общества? — любезно спросил Бутурлин, поднимая шляпу… — Человек, вина!.. Какое вы предпочитаете?

— Благодарю вас. Я не пью.

— Да… да… вспомнил… Не пьете и не курите… Словом… без слабостей… sans peur at sans reproche, как Баярд… Ха!.. Ха!.. Право, я не шучу… В вас есть что-то рыцарское… что-то от средневековья… Это редко и… пленительно… За ваше здоровье!

Хлудов холодно поклонился. Бутурлин залпом выпил стакан.

— Надежде Васильевне лучше? — внезапно спросил он и зорко уставился в лицо Хлудова, давая ему понять этим вопросом и интонацией, что ему все известно.

Длинные ресницы Хлудова опустились, и спокойно прозвучал ответ:

— Да, она заснула.

— Та-ак… Значит, я ее больше не увижу?.. Это очень жаль, потому что я выезжаю через час… а когда мы свидимся опять, Бог знает!

Он долил и опять выпил стакан вина. Откинувшись на спинку стула, он вытянул длинные ноги, снял шляпу и обмахнул ею сразу загоревшееся лицо.

— Я попрошу вас передать Надежде Васильевне мой горячий прощальный привет… Она вам говорила, что мы с ней старые друзья?

Чуть вздрогнули брови Хлудова и сощурились ресницы.

— Нет… Я ни о чем не спрашивал.

Удивленно вскинул на него глаза Бутурлин. Какова выдержка! Сам он не был бы способен на это.

Он раскурил сигару. Потом придвинулся и положил локти на стол.

— Могу я говорить с вами откровенно?

Опять дрогнуло лицо Хлудова.

— Пожалуйста, — прозвучал отчужденный ответ. Но темные глаза уже утратили свое таинственное спокойствие. Они угрожали.

— Я хочу задать вам вопрос, который покажется вам странным, навязчивым, дерзким. Однако имейте в виду, что я не только преклоняюсь перед артисткой Нероновой… Я Надежду Васильевну высоко ценю… ее дружбой горжусь… И все, что вы услышите сейчас от меня неожиданного, — помните — диктуется только горячей любовью к ней и желанием ей счастья… Вот вам мое предисловие. Теперь начинаю: почему вы на ней не женитесь?

Он в упор смотрел на вспыхнувшего соперника.

— Вы молчите?.. Вы, кажется, удивлены? Но разве я сказал что-нибудь… неприличное? Разве не естественно предложить свое имя и свою защиту любимой женщине?

— Я никогда об этом не думал, — расслышал он тихий, смущенный голос.

— Но почему вы об этом не думали? Разница лет?.. Вы боитесь быть смешным?

Хлудов впервые сделал энергичный жест отрицания.

— Вы меня не поняли… Она … и я? Разве мы пара?.. Я не смел об этом думать.

«Трогательно, — про себя усмехнулся Бутурлин, невольно любуясь опущенными ресницами Хлудова. — Что сделал бы на его месте любой карьерист из первых любовников? Откуда на счастье Нади явился такой феномен?»

— Мой юный друг… Вот в этом ваша ошибка. Вы полюбили женщину старше вас на двадцать лет… Да, на двадцать… Ее дочери уже двадцатый год. И наконец, она настолько умна, что сама своих лет никогда не скрывала. Да и к чему? Любовь, как вы сами видите, не справляется с метрикой… Вы — актер на выходные роли. Она — знаменитость. Любовь и это неравенство сумела уничтожить. Надежда Васильевна вас избрала из многих. Почему же вы не стремитесь закрепить за собой ваше счастье?

— Что вы хотите сказать?.. Закрепить? Это странно…

В голосе Хлудова прозвучали тревожные и враждебные нотки. И Бутурлин почувствовал удовлетворение.

— Видите ли… Я далек от мысли обвинять Надежду Васильевну в непостоянстве… но… я много старше вас и хорошо знаю женщин. Самая свободолюбивая из них втайне жаждет рабства, самая гордая и самостоятельная втайне лелеет мечту о « хозяине », о муже. Что крестьянка, что принцесса — безразлично. Вы на всю жизнь привяжете ее к себе этим требованием. Даже если она и не согласится на ваше предложение, — она будет растрогана им до глубины души. Вы купите себе этим вечную признательность женщины.

— Вы думаете, она согласится?

Бутурлин сделал жест недоумения, раскинув свои холеные руки ладонями вверх.

— Я ничего не утверждаю… Попробуйте…

— Она была так несчастна замужем, — все так же тихо уронил Хлудов, как бы думая вслух.

— Тем более она должна тосковать теперь о том, чего ей не дала жизнь. Если б я был свободен сейчас, я ни минуты не задумался бы над таким шагом! Да… да… К несчастью, я не имею шансов. Поверьте, что и ей, как она ни сильна, нужна тихая пристань, свой угол. Нужен защитник и друг. Законный защитник, я на этом настаиваю. Теперь, когда у нее взрослая дочь, ей более чем когда-нибудь нужно оформить свою связь…