Исаак Бабель - Воспоминания о Бабеле

1 Первоначально Бабель хотел дать своей книге подлинное название украинского села - Великая Старица. Однако опыт "Конармии", где писатель сохранил настоящие имена участников событий (что не раз приводило к недоразумениям), не прошел даром. Отсылая Полонскому в октябре 1931 года выправленную рукопись "Гапы Гужвы", Бабель писал: "Пришлось изменить название села - для избежания сверхкомплектного поношения". Так появилось новое название - "Великая Криница".

"Единственное, что достигнуто,

это чувство профессионализма..."

Он не напечатал других рассказов из "Великой Криницы" (например, "Адриана Маринца", анонсированного "Новым миром" на 1932 год), но работу над книгой не прекращал.

На встрече с коллективом молодежного журнала "Смена" сказал: "Я рад закрепить нашу дружбу... Сегодняшняя наша встреча предварительная. Я сейчас работаю над новыми рассказами о колхозной деревне и через месяц буду читать их у вас". О желании писать про "людей во время коллективизации" Бабель говорил и на своем творческом вечере в Союзе писателей спустя пять лет, в 1937 году. "Я более или менее близкое участие принимал в коллективизации 1929 - 1930 гг. Я несколько лет пытаюсь это описать. Как будто теперь это у меня получается".

Сказанное лишний раз подтверждает верность Бабеля излюбленной системе откладывания: рассказы готовы, но печатать их он не торопится. Написанное должно "отлежаться", при этом автора ничуть не смущало, если разрыв между временем написания произведения и сроком публикации измерялся подчас годами.

Учитывая свой прежний опыт, Бабель сознательно не дает в печать свои злободневные, остродраматические новеллы о деревне. Это хорошо понимал дружески расположенный к нему В. Полонский: "Почему он не печатает? Причина ясна: вещи им действительно написаны. Он замечательный писатель, и то, что он не спешит, не заражен славой, - говорит о том, что он верит: его вещи не устаревают, и он не пострадает, если напечатает их позже... Он не может работать на обычном материале, ему нужен особенный, острый, пряный, смертельный. Ведь вся "Конармия" такова. А все, что у него есть теперь, это, вероятно, про Чека. Он в Конармию пошел, чтобы собрать этот материал..."

Размышления критика над судьбой Бабеля следует воспринимать в историко-литературном контексте начала 30-х годов. Именно тогда рапповцы выдвинули оскорбительную альтернативу по отношению к писателям-интеллигентам: "не попутчик, а союзник или враг". Печатая Бабеля в своем журнале, Полонский как бы давал ответ всем тем, кто склонен был подвергать сомнению репутацию писателя.

В конце 1931 года редакция "Нового мира" объявила, что в будущем году читатели смогут прочесть новые рассказы Бабеля "Иван-да-Марья", "У Троицы", "Медь", "Весна", "Адриан Маринец". Ни один из них в "Новом мире" так и не появился. "Иван-да-Марья" был опубликован в журнале "30 дней" (1932, № 4), что касается остальных рассказов, то судьба их неизвестна. В том же журнале появились "Конец богадельни" (№ 1), "Дорога" (№ 3), "Гюи де Мопассан" (№ 6),

В январе 1932 года он писал родным: "Вообще, то, что печатается, есть ничтожная доля сделанного, а основная работа проводится теперь. С похвалами рано, посмотрим, что будет дальше. Единственное, что достигнуто, - это чувство профессионализма и упрямства и жажда работы, которых раньше не было. Внешне же это проявляется пока недостаточно, случайно, скомканно, не в том порядке, как надо. Впрочем, до всего дойдет очередь".

В 30-е годы Бабель много и напряженно работает, постоянно находится в разъездах, стремится лично увидеть грандиозную стройку первого в мире социалистического государства.

"Писанье - это сейчас не сиденье за столом, - читаем в одном из писем к родным, - а езда, участие в живой жизни, подвижность, изучение материалов, связь с каким-нибудь предприятием или учреждением, и иногда с отчаянием констатируешь, что не поспеваешь всюду, куда надо".

Значительное место в биографии писателя занимают и заграничные поездки. В 1932 - 1933 годах Бабель совершает большое путешествие по странам Западной Европы - живет во Франции, Бельгии, гостит у Горького в Сорренто, посещает Германию и Польшу. В отделе рукописей Института мировой литературы имени А. М. Горького сохранилась стенограмма доклада Бабеля на вечере, устроенном редакциями "Литературной газеты" и "Вечерней Москвы" по возвращении писателя на родину в сентябре 1933 года. Особый интерес представляют его итальянские впечатления, характеристика социально-политической жизни страны, втянутой Муссолини в преступный процесс фашизации.

"Я разговаривал с туристами, которые приезжают в Италию, которые не были в ней 10 - 12 лет. Внешнее перерождение - громадное. Железные дороги самые лучшие в Европе. Нищенства меньше, улицы чистые, обсажены деревьями. Они делают опыты по электрификации железных дорог. Там есть и наши инженеры. Их опытам можно поучиться. По альпийскому участку поезда уже ходят со скоростью 100 километров в час. Там очень тяжелый профиль. Своими достижениями они хвастаются на каждом шагу. Вообще в мире нет сейчас другого правительства, которое бы хвасталось так, как итальянское. Муссолини изображен у них во всех видах. Во время сбора урожая - косит, жнет.

Археологические работы ведутся у них лучше, чем раньше, особенно в Помпее. Новые раскопки ведутся по научным методам, причем все вещи, которые находятся, остаются в тех же домах. Вообще все производит необыкновенно странное впечатление. Человек как будто бы все время находится под наркозом. Этот наркоз ежедневно с большим умением впрыскивается Муссолини.

Коммунисты у них загнаны в подполье. Встреча с ними чрезвычайно затруднена. Все разговоры там в чрезвычайно безобидной итальянской обстановке сводятся к одному - к Муссолини. Один разговор с социал-демократами никогда не забуду. Основной вопрос там - здоровье Муссолини. Один социал-демократ с сокрушением говорит, что брат Муссолини (после смерти которого оказалось, что он был мошенником) умер от апоплексического удара, и вот теперь боятся, что Муссолини тоже этим кончит. Этот человек наполняет собою политическую и общественную жизнь целиком. Выставки построены если не по его рисункам, то он, во всяком случае, одобрил эти рисунки. Одному журналисту, который пытался попенять на Муссолини, что у него нет программы фашистской партии, он ответил: "Программа партии устанавливается мною ежедневно, после прочтения утренних телеграмм, и остается в силе до изучения вечерних". Так итальянцы узнают расписание своей жизни на этот день. Причем этот человек в буржуазных и мелкобуржуазных кругах и у ручных своих противников пользуется несомненным уважением. Беспрерывно идут разговоры об искусстве управления, причем он дает бесконечные интервью на эту тему. Для нас звучит страшным анахронизмом беспрерывное его сопоставление народа с женщиной. Он говорит: "Вожди должны быть мужчинами, а толпа остается женщиной, впечатлительной, падкой на красивые зрелища". Из этих интервью следует, что в Италии остался один мужчина - Муссолини, да еще Бальбо - кандидат в мужчины. Не говоря о бесконечных фотографиях Муссолини, о показе его в кино, там беспрерывно впрыскивается какой-то возбудительный препарат. В Италии страшно развит спорт, чествование национальных героев. И результаты за эти 10 лет достигнуты большие. Никто не может себе представить празднеств в честь Корнеро, когда он получил в Америке первенство по боксу. Париж наводнен итальянскими чемпионами. Сейчас у них лучшие футболисты, они хороши в теннисе. Если взять итальянскую газету на восьми страницах, то четыре в ней посвящены спорту, причем все эти спортивные демонстрации устраиваются с необыкновенным блеском. На новом стадионе во Флоренции в день объявления войны устроен парад. <...> 60 тысяч детей и юношей дефилировали под солнцем. Все это зрелище в смысле красоты незабываемое. Незабываемы все собрания в Венеции. Мне пришлось слышать на них речи Муссолини. Он сначала делает позу, подготавливается. Он актер старой школы дипломатии. Он говорит: "Рим - это центр мира, пьяцца Венеца - центр Рима. Ваши подошвы попирают самую священную землю, которую только знает мир".