Вячеслав Подкольский - Забылся

Скрипка, в эту минуту как-то жалобно взвизгнув, на мгновение совсем замолкла, так что слышался один рояль, и потом снова запела прежнюю мелодичную песню.

«Да, уж двенадцать лет, — подумал Сергей Терентьевич, — двенадцать лет беспрерывных допросов, привлечений, писаний протоколов, постановлений, сажания в тюрьму, отдачи под надзор полиции»… — «И в результате?» — спросил какой-то странный, робкий голос. «В результате — товарищ прокурора или член суда. Разве этого мало?» — ответил другой, уже более весёлый и смелый голос. «В самом деле, разве этого мало? Чего же надо ещё?» — встрепенулся Сергей Терентьевич и, сравнивая своё прежнее положение с положением члена суда, от удовольствия похлопал даже себя по коленкам.

Он приехал в Красногорьев с молоденькою женой, которая верила в него как в Бога, с одним разъединым чемоданом, наполовину набитым книгами. Зато они оба были полны благих намерений и жажды живой, разумной, просветительной деятельности. Что может быть ближе к живому человеку, к его скорбям и радостям, как деятельность судебная? И Сергей Терентьевич верил, что только начнётся для него новая жизнь, как он станет двигать горами. С год он влачил обычное кандидатское существование, без жалованья и определённых занятий, служа «затычкой» везде, где только нужна была какая-нибудь помощь в работе. Вера всё ещё не оскудевала и подбавляла энергии. Энергия выдвинула Сергея Терентьевича в глазах начальства как трудолюбивого молодого человека, и через год его назначили помощником секретаря. «Всё это только временно, всё это — переходные ступени, а настоящее там, впереди»… — утешался Сергей Терентьевич, проводя целые дни в сухой, канцелярской работе и страшно усталый возвращаясь домой, где для отдыха ждала уже не книга, а крошечная, пухленькая дочурка с её играми, плачем, «зубками», пелёнками и т. п. На следующей ступени, в должности секретаря, при большей ответственности и самостоятельности, соблюдение установленных строгих формальностей уже не казалось Сергею Терентьевичу «глупым формализмом» и «канцелярщиной». Он даже как будто полюбил этот строгий порядок в каждой мелочи и искренно удивлялся, как это раньше он мог порицать всё это. Жена вполне соглашалась с ним и, убаюкивая малютку, с увлечением рассуждала о том, как прекрасно пригодятся все пелёнки и чепчики долженствовавшему явиться на свет второму ребёнку. В новом увлечении «законностью» Сергей Терентьевич дошёл до того, что не только делал своим помощникам строгие замечания за несоблюдение мельчайших формальностей, но даже старался внушить им о громадном значении красивого почерка, и сам свободные минуты стал посвящать каллиграфии, чётко исписывая листы бумаги званием и фамилией — «секретарь Башилов». Сергей Терентьевич прослыл образцовым секретарём и ещё через полтора года получил желанное назначение в следователи. Назначение это подоспело ко времени, так как со вторым ребёнком приходилось увеличить расходы: иметь лишнюю прислугу и лишнюю комнату. Как и в прежних должностях, Сергей Терентьевич оказался прекрасным, трудолюбивым следователем: он работал буквально дни и ночи и всегда успешно раскрывал всевозможные преступления. Думать о какой-то другой, более возвышенной деятельности было наивно и физически невозможно за отсутствием свободного времени. Если иногда случайно и вспыхивала в его душе прежняя искра, то вспыхивала лишь на одно мгновенье и потухала уже на долгое, долгое время.

Скрипка как будто заплакала, а нежный, ласковый аккомпанемент рояля стал утешать её. До того тоскливо, до того мучительно, больно сжалось у Сергея Терентьевича сердце, что он невольно приложил к нему руку и привстал со скамейки. И небо, и липы, и мертвецкая — всё застлалось каким-то туманом.

— Да разве это скрипка плачет? — прошептал Сергей Терентьевич. — Ведь это плачет во мне моё прошлое, мои дорогие мечты, моя молодость! Где же всё это? Где моя жизнь? Чем я стал? Что я сделал?

Скрипка плакала, и тихие, горячие слёзы капали из глаз Сергея Терентьевича.

«Возрождение… новая жизнь… Боже мой, сколько счастья!» — думал он в каком-то священном восторге.

Скрипка замолкла. Прозвучал последний аккорд рояля. По верхушкам деревьев порхнул ветерок и слегка закачал ими.

В окне показалась потная, улыбающаяся физиономия кандидата.

— Мы кончили! — торжественно заявил он патрону. — Вы скоро, Сергей Терентьевич?

Следователь вздрогнул, как пойманный на месте преступник, отвернулся, чтобы смахнуть оставшуюся слезинку и, с какой-то неестественной торопливостью захватив бумаги, пошёл по направлению к мертвецкой.

«Можно же так забыться!» — думал он по дороге.

1903