Виктор Робсман - Царство тьмы (Рассказы и очерки)

В такое время отправился я с агрономом земотдела в Смелу, богатую когда то сахарной свеклой. По дороге мы часто встречали сахарные заводы с торчащими вытяжными трубами, давно бездействующими без свеклы. Другие, слабо дымились, указывая на угасающую в них жизнь. Все теперь заняты были здесь севом свеклы, и уже многие пострадали из-за нее напрасно.

Утро было влажное и мы зябли. Агроном бережно и не торопясь скручивал на холоде папиросу, внимательно заправлял ее в мундштук и, подбирая с кожуха крошки, вкусно затягивался дымом. Не поднимая глаз, он сказал ни к кому не обращаясь:

- Почему он везет нас по этой дороге? В такую распутицу и на грунтовой дороге легко потонуть, а здесь тем более...

Повозившись с папиросой, он заговорил снова:

- Не езда, а мучение. Так, пожалуй, и к вечеру не доедем до села. Сколько ни едем, а всг ещг кроме хвоста кобылы ничего не видно...

Слабая лошадь, вся в болячках, с трудом вытаскивала нас всех из густой грязи, и часто подолгу останавливалась передохнуть.

- Она у тебя спит, - дразнил агроном возницу.

- Не кормленная, - отвечал тот, не поворачивая лица.

Лошадь тяжело дышала и слышно было, как что-то ворочалось у нее в груди. Поношенная {28} сбруя с поблекшими украшениями сползла на брюхо, бока безобразно выдавались из худого тела, шея вытянулась и все ребра были видны.

- Что же нам делать! - продолжал агроном не унимаясь. - Ждать здесь засухи, или самим впрягаться в телегу? Где ты подобрал такую калеку?

- Она не кормленная, - повторил мужик, и для виду стал пугать лошадь кнутом. Лошадь напряглась, вытащила нас из лужи, и опять стала.

Тогда мужик рассерчал - он рванул вожжи и заиграл кнутом. Удары кнута ложились рубцами на больном теле и животное нервно вздрагивало.

- Ты ег не кнутом, а лаской... - посоветовал агроном, добрея при виде страданий животного.

Но возницей уже овладел азарт, и страстно прикрикивая и присвистывая, он хлестал кобылу по тем местам, где было ей всего больнее. Она рвалась из оглобель, некрасиво взбрасывая задние ноги. Наконец, после больших усилий ей удалось сдвинуть телегу с места, и она неловко побежала, задыхаясь. Но очень скоро ноги ег снова подкосились, и разрывая на себе сбрую она тяжело упала в жидкую дорожную грязь. Агроном бросился тянуть ег за хвост с такой силой, точно намеревался вырвать его из живого тела, а в это время мужик бил кобылу кнутом по морде и под брюхо, и рвал удилами посиневшую губу. Лошадь стонала. Она смотрела на нас смущенно и виновато, как смотрит провинившийся {29} работник на своего хозяина. В ег умных и покорных глазах не было ни упрека, ни жалобы, ни просьбы, а только смущение, какое испытывают всегда слабые перед сильными. Она хотела подняться и побежать, чтобы выполнить свою последнюю службу, и опять упала.

- Сдыхает, бедняга... - произнес агроном, и отпустил хвост.

Лошадь металась. Она силилась поднять морду с мокрой земли, но, в это время, бледные десны ее открылись и из ноздрей вырвалась белая пена окрашенная кровью.

Возница вдруг заволновался; он бросил кнут и стал освобождать лошадь от оглобель и упряжи. По его неловким движениям было видно, что он чего-то боится. Он суетился напрасно, потому что забота его уже не была нужна издыхающей кобыле. И чем больше начинал понимать он свое бессилие, тем больше росла его тревога, и ему стало страшно.

- Мне за нег отвечать! - закричал он странным, точно не своим голосом, и оторопел. Напуганный этой мыслью он всг ещг боялся потерять надежду спасти лошадь, и снова взялся за кнут.

- Что ты делаешь! - закричал на него агроном. - Ведь она мертвая!

Но он не хотел поверить этому, не хотел привыкнуть к этой опасной мысли, не хотел признать, что всг кончено, и ещг с большей силой принялся стегать кнутом уже мертвую кобылу.

Кругом нас собирались сумерки, земля чернела, и запоздавшие птицы торопливо искали {30} свою потерянную ветку. А нам некуда было деться на ночь. Сиротливо и неподвижно стояла среди дороги телега с опущенными оглоблями, никому ненужная. Нас выручила тогда встречная подвода, которая доставила нас в ближайшее село.

II

Высадившись у сельсовета мы увидели на голом дворе молодую девку, которая скакнула через весь двор босыми ногами, и мигом воротилась к нам.

- Кого вам надо? - сказала девка, утирая пальцами нос. Председателя? Он наверно с картошкой занят, у нас посевная картошка погорела в яме. Я схожу за ним... - и исчезла.

Скоро пришел сторож в тулупе, поставил на скамью чадящую лампу и ничего не сказав, скрылся. Потом несмело вошел в избу мужик с длинной шеей, длинными руками и в длинной, не по росту, рубахе.

- Мы к вам по пути, у нас на дороге лошадь пала, - сказал агроном, приняв мужика за председателя.

- Это ничего, - ответил мужик сдержано, - теперь много коней подыхает...

-- Ты нас накорми чем есть, мы со вчерашнего дня голодные, - сказал агроном.

- Это ничего, - снова повторил мужик сдержанно, видимо ничем не интересуясь, - теперь много голодных повсюду, а сытых мало...

- Чего ты притворяешься! - возмутился агроном, и стал упрекать мужика за плохое {31} обращение. В это время дверь шумно отворилась и в комнату ворвался энергичный человек в кепке, похожий на рабочего от станка. Он накричал на мужика и стал гнать его из избы плохими словами.

- Я к вам за картошкой... - робко произнес мужик.

- За какой картошкой?

- За гнилой картошкой, которая в яме погорела...

Председатель посмотрел на нас и смутился.

- Она ведь все равно погорела, - продолжал тем временем мужик, - ее все равно сажать нельзя, а для мужика она корм. Распорядись, чтоб картошку ту не давали скотине, а мужикам. Бабы за нее дерутся...

- Вот видите, - обратился к нам председатель, - здесь у нас такое несчастье приключилось с посевной картошкой, задохлась в яме, а этот дурак радуется.

Он с трудом прогнал мужика, и стараясь быть никем не услышанным, упрашивал нас не задерживаться долго в селе, потому что если нас убьют, то ему придется отвечать.

III

Утром нас увезли в Смелу на сахарный завод. Мужики нам завидовали, точно мы ехали на курорт. Там люди жили сытнее и удобнее, получали хорошие пайки, в выходные дни мылись мылом в общественной бане, стариков и детей брили на голо, чтобы не вшивели, и клопов там тоже было меньше. {32}

Нас встретил помощник директора, беспартийный специалист по сахароварению. Прежде работал он на заводе мастером, потом стал хозяином, приобрел семью и сбережения. Большевики сбережения забрали, семью оставили и велели ему работать на заводе за жалование. Был он человеком полезным и нужным, и его терпели, хотя к социализму он не высказывал пристрастия. Судя по его привычкам к сытной еде и семейной жизни, он не был сторонником социализма в одной стране, тем более во многих странах.