Надежда Лухманова - Свет и тени женского сердца

— Умрёшь, потому что ты спился… Ты, мужчина, погиб, а я, женщина, погубившая тебя… торжествую… Я вернулась из-за границы и не стала писать тебе… умолять… Нет!.. Я храбро пошла навстречу судьбе: узнав, когда жена твоя была в отсутствии… я вошла в твой дом, назвалась чужой фамилией, и когда ты принял меня… Боже мой, как ты был испуган!..

Она захохотала…

— На тебе лица не было, когда ты узнал меня!.. Да… И я объявила тебе, что не выйду из твоего дома, если ты не поклянёшься, что завтра же приедешь ко мне… И ты поклялся… и приехал… и ещё раз приехал… И поверил, что я умираю от любви к тебе, что если ты не исполнишь моей просьбы… не увезёшь меня на юг, не устроишь меня сам здесь, то я сойду с ума… и убью сперва твою жену, а потом себя… О, мужчины, как вам льстит безнадёжная, безумная любовь, которую к вам питают… Самый ничтожный из вас как и самый умный всегда поверит, что женщина сходит с ума по нему… И ты поверил!.. И, под предлогом неотложных дел, бросил молодую жену и уехал… Ты всё-таки понимал, что делаешь подлость, ты всё-таки тосковал и, чтобы заглушить всё это, пил… а я тебе наливала… Мне нелегко было разыгрывать пред тобой комедию любви, когда я ненавидела тебя… Пришло, наконец, моё время… Долой, маска!!! Твою жену я уведомила обо всём, не анонимным письмом, нет, с полною моею подписью, — пусть она всё знает и презирает тебя… А теперь — прощай! — Прощай!.. Встать ты не можешь, кричать — у тебя нет голоса, звонок около тебя испорчен… Прощай!..

— А на память себе я беру эту шкатулку, — тут всё, что ты имеешь при себе… Мне этого хватит, а тебе теперь ничего не надо… Прощай…

И, взяв со стола шкатулку, она направилась в другую комнату… На пороге она остановилась: Веженцов лежал с закатившимися глазами; пальцы вытянутых рук его впились в одеяло… Мысль, что он действительно умрёт при ней, сейчас, испугала её… Придут люди… надо будет составлять свидетельство о его смерти… узнают, что она не жена его… Нет, при себе она этого не допустит, — он ещё дышит, надо к нему послать доктора, а самой спешить… Идти вниз, праздновать Рождественскую ночь, нечего было и думать…

Она почти сорвала с себя белое платье, надела тёплые сапоги, суконное платье, шляпу…

Быстро-быстро бегут почтовые лошади последнюю станцию, не тяжела их ноша одной путешественницы и её миниатюрного багажа. Въехали в чугунные ворота, летит экипаж по крутому склону горы; направо — опустелые виноградные поля, налево — тёмные кипарисы стоят плотной острозубчатой стеной… сменялись они платанами, магнолиями, и уже в роскошном парке Г-скаго имения звенит, заливается почтовый колокольчик… Ямщик ухарски остановил лошадей у ворот красивой виллы пансиона Бахматовой.

Молодая женщина вышла из экипажа… Узнав от выбежавшего швейцара, что есть номера, велела нести свой багаж в лучший из свободных, а сама, войдя в вестибюль, прочла на доске фамилию Веженцова и, ничего не спрашивая, не отвечая на вопросы, предлагаемые ей, вынула только крупную бумажку, приказала швейцару рассчитаться с ямщиком и… легко взойдя на второй этаж, постучала сильной рукой в дверь замеченного ею номера… Минуту ей не отвечал никто… Затем послышались шаги и женский голос спросил:

— Что надо? Кто стучит?

Но приезжая не отвечала ни слова и ещё раз крепко, с расстановкой, ударила три раза… Звук так странно, необычайно раздался в коридоре, что дверь немедленно открылась: за нею стояла Нина Фёдоровна, уже одетая в шляпу, но ещё без пальто. При виде на пороге незнакомки, с откинутой вуалью, смотрящей прямо и смело ей в лицо, у Нины Фёдоровны вдруг задрожало сердце, и она сразу поняла, кто перед нею… Спиною она отодвинулась в глубь комнаты, а вошедшая медленно шла вперёд, не спуская с неё своих блестящих глаз… Так дошли они до дверей во вторую комнату… Нина Фёдоровна быстро перешагнула порог и захлопнула их за собою… Послышался звук запертого замка… Тогда вошедшая остановилась, оглянулась и с тихим криком бросилась к кровати, на которой лежал Веженцов. Опустившись на колени, она нагнулась ухом к его груди, расслышала тихое биение сердца. Сбросив шляпу, манто, она схватила со стола одеколон, намочила им свой носовой платок и начала примачивать им виски больного, растирать ему грудь, давать нюхать. Он вздохнул глубоко, но не открыл глаз. Входная дверь отворилась снова: на пороге стоял худой, высокий человек и с удивлением рассматривал молодую женщину.

— Послушайте, кто бы вы не были… — залепетала она, бросаясь к нему навстречу. — Подите сюда, помогите мне, мой муж умирает!..

— Ваш муж? — чёрные глаза вошедшего с испугом впились в лицо стоявшей перед ним женщины.

— Да, мой муж, Веженцов, я жена его — Наталья Алексеевна, я только что сейчас приехала. Кто вы такой?

— Я — здешний доктор, Бородин.

— Доктор? Ради Бога, скорей помогите ему.

Но Бородин глядел как безумный на говорившую. В эту минуту замок щёлкнул, дверь второй комнаты с шумом раскрылась, в комнату вошла Нина Фёдоровна; в руках её был туго набитый, большой сак.

— Прощайте, доктор! — злобой и насмешкой зазвенел её голос. — Что вы так странно на меня смотрите? Да, эта госпожа совершенно права: она — жена Веженцова, жена, которую он бросил через месяц после свадьбы, а я — его любовница. Любовница, которую он любил до женитьбы, и которой стоило поманить его, чтоб он снова побежал за нею, — она близко подошла к Наталье Алексеевне. — Я презирала его всегда и презирала бы даже, если бы он женился на мне, за его бесхарактерность, но он должен был оставаться моим рабом… Он бросил меня, женился на вас, — этого я простить ему не могла и отомстила… Теперь берите его, пусть он умрёт на ваших руках… Вы будете оплакивать его как законная жена. Прощайте все!..

И, захохотав, она хотела идти, как ей преградил дорогу доктор Бородин. Выпрямившись, он казался громадного роста, чёрные глаза его были страшны от загоревшейся в них злобы.

— Так это так, — хрипло начал он, — ты была любовницей презираемого тобой человека, спаивала его, обобрала, убила и думаешь теперь, насмеявшись над всеми, спокойно уйти?

Схватив, он как безумный тряс её за плечи.

— Оставьте меня, оставьте, это — сумасшедший! — кричала, отбиваясь, Нина Фёдоровна.

Тяжёлый сак выскользнул из её рук и со стуком упал на пол.

— Нет, я не сумасшедший, но я задушу тебя, если ты сейчас же не вымолишь себе у этого человека прощения.

Он тащил её к кровати Веженцова.

Заметив, что больной шевелится, как бы силясь приподняться, Наталья Алексеевна зашла за его кровать.

Веженцов открыл глаза; он слышал последние слова и, хотя мысль медленно работала в его голове, последняя сцена встала перед ним. Взор его сознательно остановился на Нине Фёдоровне, голос его был слаб, но внятен: