Алекс Родин - В поисках ветра силы

А символом лета 1980 года стали полевые дороги возле Ходорова и колючие ветви дикой груши, переплетавшиеся на фоне неба. Что искали мы на тех дорогах? Великий Полдень, тот миг, когда ты становишься малым, как, как атом, как точка; неподвижным, как камень на дороге и засыхающая груша на склоне над яром. Пусть остановится время - вечность; пусть мир сожмется в одну точку, в которой не останется ничего, кроме всевмещающей, всепоглощающей небесной бездны...

Когда настала осень, а потом зима настроение "сжимания мира в точку" проявилось ещё больше. Я тогда приучал себя мало есть, несмотря на мороз ходил в кожаной куртке и сильно мёрз, испытывая общую слабость, апатию, блаженную внутреннюю пустоту и холод - тот холод, который поднимается изнутри тела и от которого не спасешься никакими свитерами. Казалось, это грань биологической гибели и ощущение того, что смерть где-то рядом, завораживало.

А в ту зиму было много морозных дней и яркого солнечного света. Пошатываясь от слабости, я шёл после работы домой; улыбаясь, широко открытыми глазами смотрел на свет догорающего солнечного дня на пустых стенах комнаты; садился в угол на пол, надевал ватник, нажимал кнопку магнитофона и слушал музыку - Майлс Дэвис, "Get Up With It". В бесконечной неопределённость ее звуков, в которых, как в звуках эхо-бытия, в звуках свистящего ветра и в бесформенных далёких звуках ночи казалось бы, нет ничего, угадывалась не только вся мыслимая музыка, но и вообще всё возможное.

Всё это напоминало пустое бездонное небо над Ходоровом, небо "Великого Полдня".

В нём тоже, казалось бы, нет ничего кроме бездонной синевы. Но если запрокинуть голову и долго смотреть в его пропасть, время останавливается, и в этом мгновении вечности уже есть всё, что было и всё, что когда-то будет. Как будто в небе, в котором пустота и небытие доведены до своего логического завершения, рождается бесформенный неопределённый звук, далёкий и огромный, размытый и неописуемый - звучание самой Вселенной, подобное гулу морской раковины, приложенной к уху. "Благословенная, играй на Вселенной - пустой раковине, в которой твой ум может резвиться бесконечно..." - вспоминаются мне слова Шивы из книги Пола Репса "Кости и плоть Дзэн", которую мы зимой в конце 1980 года читали с Мариной, подругой тех лет.

И чем дольше вслушиваешься в этот звук, тем больше он проникает в тело, становясь "невидимым ветром", танцующим во мне. Тогда исчезала слабость, голод и холод; не надо было ни горячего чая, ни тёплого ватника. Всё это уже не имеет значения, существовала только неслышимая музыка, звучащая во мне...

Вот какое странное настроение жило в душе в ту зиму. Я познал прелесть пустоты и небытия; понял, как можно сидеть целыми днями на полу под батареей, глядя в одну точку - как кот, жмурящийся на солнце или как ходоровский петух на засохшей груше. Можно плюнуть на всё, нигде не работать, обрасти бородой, ходить в ватнике, спать на вокзалах - всё это уже не имеет никакого значения. Лишь бы звучала во мне, как эхо, своим звуком всевмещающая небесная пустота - эта совершеннейшая музыка Вселенной.

Чигирин

Летом 1981 года я нанялся на работу в археологическую экспедицию к одному известному в то время профессору по имени Дмитро Якович. В планы археологов входило обследование берега Днепра от устья реки Рось, находящегося ниже Канева, до Кременчуга. Моя задача была проста управлять моторной лодкой "Казанка" и возить на ней археологов, куда они скажут. Идея мне понравилась, обещая знакомство с интересными людьми и возможность посетить места, в которых я никогда раньше не был.

Наше путешествие началось первого августа 1981 года. Погрузив в лодку экспедиционное снаряжение, я довел свою доверху заполненную всяким барахлом "Казанку-5" в порт, где её и другую нашу лодку - катер "Амур" должны были погрузить портовым краном на баржу, чтобы доставить их таким образом в Черкассы.

Всего нас было 7 человек - Дмитро Якович, археолог Лена, двое студентов - Володя и Юра, ещё один студент из Черкасс - Миша по прозвищу "Философ", водитель "Амура" Саша и я.

Порт поразил меня скоплением судов, высокими бетонными стенами пирсов, рёвом сирен, ошалелыми чайками, низко летавшими над мазутно-радужной водой и портовыми кранами, проносящими над головой многотонные ржавые контейнеры (а что, если оборвётся? Не успеешь даже и пискнуть...)

Мы пришвартовались к борту самоходки под названием "Богучар", прибывшей в Киев из Запорожья. Наши лодки подняли портовым краном на палубу баржи, а вечером "Богучар" загрузился контейнерами и отправился в путь. Саша отправился пить водку с механиком, которого все называли "Ильич", а я пить отказался, за что Ильич меня сразу же стал презирать - "Який же ти хохол, якщо не п'єш горiлки i не їси сала з часником!" Но я решил, что пусть меня считают кем угодно, а только за право гордо носить свой хохол "сало з часником" есть не стану. Забравшись в "Казанку", я накрылся брезентом и уснул.

Так исполнилась моя давняя мечта - на барже уплыть куда-то далеко вниз по Днепру - уплыть в неизвестность, где я ещё никогда не был. Баржа плыла медленно и можно было долго сидеть возле якорных лебёдок на горячем железе. Там всегда был свежий ветер, а река уводила за собой вдаль, обещая за каждым поворотом и за каждой далёкой горой новые места и новые впечатления.

По прибытию в Черкассы мы стали снимать лодки. В порту была страшная суета и довольно большая волна; а люди все пьяные, и крановщик тоже пьяный. Спустили мы Сашин "Амур" на воду, потом стали спускать мою "Казанку" и вдруг вижу - лодка в петлях тросов начинает медленно наклоняться и сползать кормой вниз. Народ вокруг пораскрывал клювы, а крановщик высунулся из своей будки, бросив рычаги. Лодка медленно выскользнула из тросов и с высоты 15 метров рухнула мотором вниз в воду, погрузившись вертикально почти по самый нос, потом вынырнула и перевернулась вверх дном. Хорошо, что я накрыл груз брезентом и перевязал тросом - а то бы разлетелось барахло в разные стороны. А вот висевшая на руле потертая джинсовая куртка "Lee Rider", в кармане которой было 25 рублей, а также правый кирзовый сапог пошли на дно. Так остался я в одних только рваных кедах. Ещё потонули оба весла и все инструменты.

Собрав кое-как плавающие вещи, мы перевернули лодку и на буксире оттащили её на остров немного ниже Черкасс, где и заночевали. Утром я стал возится с мотором.

Честно говоря, я думал, что он вообще не заведётся - но промыв топливом цилиндры, я вытер тряпкой систему зажигания, раз пять хорошо дёрнул за ручку и - о чудо! - мотор завёлся. Потом этот мотор "Нептун-23" верно служил мне весь месяц, заводясь с пол-оборота и претерпевая разные испытания, обычные в дальних путешествиях.