Пантелеймон Романов - Рассказы

Взять бы его к себе, благо у нее две комнаты теперь и тогда в ее жизни будет возвышенная серьезность, настоящая любовь чистого человека. И кроме того,- сознание, что она своими руками, своей человечностью спасла погибавшую жизнь. И кто знает, может быть, в старости, когда она уже будет никому не нужна,- в его лице она будет иметь верного друга, на груди которого можно выплакать и облегчить всякое горе. А этого горя ведь немало отпущено на долю каждого. Тем более, что у нее нет на свете ни единой души близкой.

Но сейчас же она вспомнила, что он не один, так что ей придется взять на содержание не одну близкую душу, а целых три. Не может же она его взять, а тех бросить на произвол судьбы. Ей было даже дико себе представить, что вдруг мать ее мужа будет жить тем, что ее дочь заработает стиркой.

А взять троих, значит, помимо того, что на них уйдут все деньги и придется с позором брать у дорогой портнихи обратно платье, да еще вместо двух комнат, простором которых она даже не успела как следует насладиться, стесниться в одной, вдвоем с ним.

Все это было ужасно и мучительно. А он все рассказывал и рассказывал, как человек, который рад облегчить себя хоть тем, что может пожаловаться на горькую судьбу единственно близкому человеку, так просто и сердечно пригревшему его.

Лиза вспомнила, что она еще не предложила ему закусить. И когда он взял вазочку с икрой и стал накладывать себе на тарелку серебряной лопаточкой, его красные руки дрожали,- то ли от слабости, то ли от хождения по морозу без перчаток; а может быть, оттого, что он голоден и давно не видел этих вещей.

Лиза поймала себя на том, что ей почему-то неприятно видеть это дрожание красных рук, и когда она представила себе, как возможность, жизнь с ним в одной комнате, когда придется спать в одной постели,- легкое содрогание пробежало у нее по спине, и она почувствовала, что это невозможно.

Болховитинов занялся едой, а она смотрела на него с чувством какого-то неприятного любопытства, с каким смотрят на голодного человека, когда он молча и торопливо ест, и была довольна, что он перестал говорить о своей бедности и ей не нужно было выражать сожаление по отношению к нему и негодование по отношению к его знакомым. Тем более, что раз она выражает негодование, это обязывает ее сейчас же, сию минуту, что бы ни подумала о ней важная портниха, поступить совсем иначе, чем его знакомые, то есть дать ему эти сто рублей и взять его немедленно к себе.

Когда она налила в высокие тонкие рюмки ликер, который они когда-то пили в Париже и который был подан с тем, чтобы воскресить в их памяти давно ушедшее прошлое, она почувствовала, что воскрешать минувшее с человеком, у которого красные руки, да еще при этом дрожат, да сорочка худая, - несколько странно.

Выпили они молча. Причем Болховитинов отпивал по маленькому глоточку и после каждого глотка смотрел на рюмку и покачивал головой.

И это ей почему-то показалось неприятно.

Когда Болховитинов выпил последний глоток, он вдруг остановился, как будто пораженный чем-то. Посмотрел на графинчик, потом на Лизу, и в глазах его засветилась робкая радость и признательность

- Это .. это тот самый ликер? - спросил он.

И Лиза, сама не зная почему, сказала совершенно безразличным, деревянным тоном:

- Да, это - единственный ликер, который я выношу.

Его глаза потухли.

А ей пришла в голову мысль о том, как нужно быть осторожной в выражении своих чувств. В жизни все устроено так, что нельзя безответственно выражать жалости, сочувствия и с распростертыми объятиями бросаться по каждому непосредственному зову сердца, нужно помнить, что все в жизни держится на экономической основе: ведь вот она сейчас поддалась непосредственному чувству, пригрела человека, а этого мало, нужно его обеспечить, и не только его одного, а всю его семью. Может ли она это сделать? Нет, не может. Значит, она сделала ложный шаг, заставила человека надеяться на большее, чем она может для него сделать.

Если бы у нее была к нему любовь, тогда, может быть, она пошла бы на подвиг, стала отказывать себе во всем, чтобы только ему и его семье было хорошо. Но у нее не было и не могло быть любви к этому человеку с красными, дрожащими руками и в прохудившейся от ветхости сорочке.

- Вы что же, вечерами всегда свободны? - спросил гость.

- Нет, нет, что вы, страшно занята! - почему-то поспешно и почти испуганно проговорила Лиза. - Это сегодня совершенно случайно выдался такой вечер.

Помолчали.

Гость почему-то медлил уходить. А Лиза никак не могла отделаться от цифр, которые мелькали у нее в голове:

"Сто рублей сейчас, пятьдесят помесячно - итого семьсот рублей в год".

VI

Наконец он поднялся, робко, благодарно поцеловал ее руку и, покраснев, взглянул на нее, как смотрят, когда приходят обратиться с какой-нибудь просьбой к человеку, к которому мучительно трудно обращаться да еще в первый же визит.

У нее при этом замерло сердце, и она покраснела от ожидания.

- Мне очень стыдно,- сказал он, тоже покраснев, почти до слез,- но делать нечего: если я завтра не внесу процентов за теплые вещи - мои и сестры,- то они пропадут. Я уж попрошу вас во имя прежнего дать мне десять рублей.

Лиза, еще больше покраснев, заторопилась и сказала:

- Ради бога, пожалуйста, какие пустяки.

Она торопливо вышла и вернулась с десятью рублями.

Болховитинов пожал ей руку и сказал тихо:

- Спасибо вам!..

Когда он ушел, Лиза легла вниз лицом на диван и дала волю слезам.

О чем она плакала? О прошедшем мимо ее жизни счастье, которого не вернуть, о жалком виде когда-то любимого человека, о жестокости жизни и бессердечности людей? А может быть, о том, что она, поддавшись каким-то ничтожным, недостойным ощущениям, упустила из своей жизни человека, и ей суждено доживать свой век среди таких вот ничтожеств, какие сюда приходили в образе Кати Стрешневой и ее кавалера. Это ее судьба - жить среди ничтожеств. Но почему? Боже мой, почему?

Она вдруг мучительно покраснела, вспомнив, что она машинально дала ему десять рублей, то есть совершенно автоматически вынесла столько, сколько он просил. Это позорно и невозможно. Это нужно поправить. Через три дня она получит деньги и сама отнесет ему или пошлет.

На следующий день она собиралась выходить из дома, когда раздался звонок. Она открыла дверь и сама лицом к лицу столкнулась с ним. И покраснела оттого, что вместо радостной приветливости, какая у нее была вчера, у нее от неожиданности выразилось удивление.

У нее мелькнула нелепая мысль, что он пришел к ней жить и просить позволения перевести к ней сестру и мать.

И только уже спустя несколько мгновений, она спохватилась и оттого неестественно поспешно заговорила:

- А, пожалуйста, пожалуйста.