Пантелеймон Романов - Рассказы

- А в двадцатом номере не были? - спросил он, остановившись.

- Ходила уж туда, цифры все шли, шли подряд, а потом на восемнадцатом номере оборвались, и уперлась я в какой-то закоулок, не знала, как выйтить. На старом-то месте я уж приладилась получать, а теперь на новое переехали, никак не потрафишь.

- Я тоже,- сказал человек, сидевший на диване.- Только на другой конец города зря прошел.

- Что за черт!.. Мой стол увезли, оказывается? - закричал, выскочив в коридор, мужчина в шубе и без шапки.- Извольте радоваться, положил туда шапку, теперь шапка уехала. Хоть платочком повязывайся.

- Что ж это, тут всегда такие хлопоты?

- Всегда. Переезжают.

- А часто, значит, переезжают-то?

- Часто. То одно учреждение от другого откалывается, а то два в одно сливаются. Да и изнашиваются очень. Вот хоть наше учреждение взять: дали помещение хорошее, а через месяц обои изорвались, вместо стекол фанера везде, да еще каким-то манером водопроводные трубы лопнули, затопило всех, по комнатам уж на досках плавали. А то иной раз помещение какое-нибудь понравится, так и идет.

- Ну, теперь отдохнула, пойду дальше,- сказала старушка.

- А вы обратитесь в справочное бюро,- сказал пробегавший обратно человек с портфелем.- Вам все и укажут, а то ходите как слепые.

- А где оно, родимый?

- Черт его знает, кажется, пятнадцатая комната внизу.

Старушка поблагодарила и пошла вниз.

- Вниз-то хоть иттить легче,- сказала она с ласковой улыбкой, обращаясь к двум ломовикам в фартуках, тащившим конторку.

- Вот бы и ходила все вниз, а то зачем-то наверх лезешь!

- Да что ты все трешься тут? Проходу от тебя нет,- крикнул другой.

- Справочное бюро, милый, ищу.

- Да ведь ты другое что-то искала...

- А теперь это велели искать, родимый.

- Что ж ты подряд, что ли, взяла? Ну, проходи, проходи.

- Скажите, пожалуйста,- послышался внизу голос старушки,- где тут справочное бюро?

- Двадцатая комната, кажется, была, посмотри там.

Старушка подошла к 20-му номеру и прочла: информационное бюро.

Постояла, потом отошла, сказавши:

- Знать, уж чтой-то новое въехало.

Она опять полезла наверх, потом уселась на окне.

- Вот, как сердце слабое, хуже всего,- сказала она, увидев своего собеседника, спускавшегося вниз.

- Не дай бог. Сердце пуще всего,- а мне, оказывается, опять через весь город иттить. Их куда-то к заставе бросило.

- Переехали?

- Только вчера. Две недельки побыли тут - и дальше. Ну, да тут хоть гор нет, доберусь. Пойду, а то еще, глядишь, там не застанешь, за две недели много воды утекло.

Два мужика спускали вниз тяжелую конторку и застряли на повороте лестницы.

- Вишь, черт их, потрохов сколько набрали, да еще повернуться негде:

- Ну-ка, заноси свой бок, сейчас ходко пойдет. Так, пошло.

Что-то хрястнуло.

- Чтой-то там?

Передний, озабоченно оглянувшись, поставил свой конец на пол.

- Какую-то штучку тут отсадили.

Мужики ушли. За ними прошли какие-то барышни, тащившие под мышками охапки бумаг в синих папках.

- Куда господь несет? - крикнул им поднимавшийся навстречу по лестнице человек.

- Сливаемся с Соцвосом!..

Лестница опустела. Прошел вниз мужчина в пальто, без шапки, повязанный платочком, как повязываются на похоронах, чтобы не простудить голову, и, наткнувшись на старуху, спросил:

- Вам что надо тут?

- Справочное бюро, родимый.

- А в нем что?

- А кто его знает, батюшка!

- Как кто его знает! Что вам нужно-то?

- Пособие, батюшка.

- Так это - финансовый отдел надо... Хватилась - он уже теперь небось к Театральной площади подъезжает.

Старушка озадаченно посмотрела вниз по лестнице.

- Так это, значит, его, батюшку, у меня на глазах носили. Куда ж теперь-то мне бежать?

- Сретенский бульвар, шесть,- сказал человек и, поправив на голове платочек, пошел вниз.

Старушка посмотрела ему вслед. Потом села на ступеньку лестницы и сказала про себя:

- Отдохну немножко, потом пойду, покамест сердце не ослабело.

КОЗЯВКИ

На верхней слободе в трех семьях заболело сразу несколько человек. Совет послал в город за доктором, а домашние заболевших за коновалом, который никогда не отказывался от практики и не затруднялся никакими болезнями, будь его пациент лошадь или человек.

Двое больных оказались в семье портного. На завалинке его избы сидели - он сам, старушка Марковна и печник, когда пришел коновал.

С заросшей до глаз седой бородой, с кожаной сумочкой на поясе, на которой было изображение лошади из белого металла, весь обвешанный какими-то ремнями, коновал прошел молча и мрачно мимо сидевших прямо в избу, не поздоровавшись ни с кем.

Портной пошел за ним.

- Вот в городе один доктор на человека, другой на лошадь, третий еще на что-нибудь, а наш Петр Степаныч не разбирает,- и лошадей, и людей, всех валяет.

- Молодчина.

- Голова очень работает. И строг.

- Без этого нельзя. Ежели доктора не бояться, это уж последнее дело,сказал печник.

В избе портного лежало двое в жару. Коновал подошел к ним и несколько времени строго смотрел на них. Портной несмело выглядывал из-за его плеча.

Коновал бросил смотреть на больных и недовольно, подозрительно обвел взглядом стены. Они были только что выбелены, в избе было подметено.

- Когда белили? - спросил коновал, поведя заросшей шеей в сторону хозяина.

- Вчерась побелили.

- Зачем это?

- Почище чтоб было.

- Что - почище?

- Да, вообще, чтобы... Доктор в прошлом годе говорил, чтоб первое дело чистота.

- Уж нанюхались... Чистотой, брат, не вылечишь.

- Вылечишь не вылечишь, а приостановить...- сказал несмело портной,- чтобы эти не разводились.

- Кто эти?

- Кто... Что от болезни разводятся.

Коновал только посмотрел с минуту на хозяина, ничего не сказал и, отвернувшись, стал на столе раскладывать свои лекарства, доставая их из кожаной сумочки.

- Что ж, лекарство-то одно и то же, что вчерась корове давали, Петр Степаныч? - спросил портной.

- А тебе какого ж еще захотелось?

Лечебные средства у него одни и те же; что для лошадей, то и для людей. Поэтому, если лошади молчат при его лечении, то люди кричат не своим голосом или лезут на стены; при разных болезнях одни и те же средства. Но чем болезнь сильнее, тем доза больше. Причем если со здоровыми он суров, то к больному подходит с выражением палача, у которого есть личные счеты с преступником. Пронизавши его, как следует, взглядом, коновал засучивает рукава на своих узловатых жилистых руках и принимается мазать мазью. А когда больной начинает пересчитывать всех святых и поминать родителей, коновал отойдет, опустит засученные руки, посмотрит на него и скажет: - Взяло... Кричи, кричи больше, с криком боль выходит.

Докторов он ненавидит какою-то острой ненавистью, смешанной с презрением, во-первых, как конкурентов по практике, во-вторых, как явных и наглых обманщиков.