Пантелеймон Романов - Рассказы

- Вот твои шпильки,- сказал он, кладя их в протянутую руку.- Лазил, лазил сейчас по полу в темноте. Почему это надо непременно без огня сидеть... Ну, тебе пора, а то сейчас наша шпана придет,- сказал он.- Я тебя провожу через черный ход. Парадный теперь заперт.

Я начала надевать свою жакетку, а он стоял передо мной и ждал, когда я оденусь, чтобы идти показать мне, как пройти черным ходом.

Мы не сказали друг другу ни слова и почему-то избегали взглядывать друг на друга.

Когда я вышла на улицу, я несколько времени машинально, бездумно шла по ней. Потом вдруг почувствовала в своей руке что-то металлическое, вся вздрогнула от промелькнувшего испуга, ужаса и омерзения, но сейчас же вспомнила, что это шпильки, которые он мне вложил в руку. Я даже посмотрела на них. Это были действительно шпильки и ничего больше.

Держа их в руке, я, как больная, разбитой походкой потащилась домой. На груди у меня еще держалась смятая, обвисшая тряпочкой, ветка черемухи.

А над спящим городом была такая же ночь, что и два часа назад. Над каменной громадой домов стояла луна с легкими, как дым, облачками. Так же была туманно-мглистая даль над бесчисленными крышами города.

И так же доносился аромат яблоневого цвета, черемухи и травы...

У ПАРОМА

Ночь была тихая. За рекой, над лугами, в туманной теплой мгле стоял над концами красный рог месяца и освещал всю окрестность неясным, призрачным светом.

Река под тенью высокого берега чернела внизу, и только изредка от плеснувшей рыбы тусклый луч ущербного месяца на секунду загорался в изгибе струи.

На низком известковом берегу под обрывом, около лежащей кверху дном лодки, горел огонек и темнели фигуры двух людей.

На воде у берега чернел паром, а около виднелся силуэт дуги и лошади.

- Вон еще ктой-то едет, сейчас заодно двоих свезу,- сказал паромщик, высокий парень в накинутой на плечи куртке.

Он встал, загородился от света костра и крикнул в темноту:

- Эй, к парому, что ли, едешь?

- К парому,- отвечал из темноты голос, и послышался скрежет колес телеги, въехавшей с мягкой дороги на прибрежный каменный хрящ.

- Картошку печете? - сказал мужик в пиджаке и сапогах, спрыгнув на ходу с лошади. И замотал вожжи за угол передка.

- Картошку. Выпить нет ли?

- Выпить нету.

Приехавший оглянулся по сторонам, как бы не узнавая места и сказал:

- А где ж тут часовенка-то стояла?

- Сломал к черту,- ответил перевозчик.- Мужики часовню построили, а паром сделать не могли, за три версты ездили, пока я не обладил. Да брошу скоро, уйду отсюда. Это дело не по мне.

- Отчаянная голова! Вот кто, можно сказать, бога не боится,- проговорил вновь приехавший и подсел к огоньку.- Смотри, Петруха, на том свете ответишь.

- Э, терпеть этого не могу,- сказал паромщик.- И не то, чтобы фантазия, а из нутра, братец ты мой. Как что божественное, так у меня с души воротит. А сейчас оно мне вот где сидит...

Петр оглянулся в темноту, как бы боясь, чтобы не услышал тот, к кому имеет отношение разговор.

- Ходит тут ко мне одна девка... Хорошая девка... и не то, чтобы для баловства, а замуж хочу ее взять. А она твердит свое: покамест в церковь не сведешь, ничего не получишь.

- Посылай к черту... По нынешним временам это...

- Сам знаю... Но вот поди, словно домовой обвел! На других глядеть не хочу, а эту, как увижу - с бугра с оглядочкой от сарая идет,- ну, прямо сил никаких нет. А насчет бога - не могу. Можно сказать, вся округа знает, что я самый что ни на есть отчаянный, а я в церкву из-за бабы пойду!

Он выкатил палочкой из золы картошки, и все, замолчав, стали есть.

Вдруг на противоположном берегу что-то сорвалось и покатилось вниз по камням. Все, перестав есть, посмотрели в том направлении.

- Камень, что ли, сорвался...

- Камень...- иронически проговорил приехавший раньше мужичок в полушубке.То не срывался, а то сразу сорвался. Без причины и камень не срывается. Все поигрывают...

- А может, зверь какой,- сказал Петр.

- Сейчас, может, и зверь, я против этого ничего не говорю. А иной раз такие штуки бывают, что зверь тут ни при чем. Один раз со мной была штучка...

Мужичок поправил головешку в костре, подвинулся на руках в сторону от дыма и продолжал:

- Ехал я из города, слез по дороге около шинка, там - приятели. Тары да бары, хватился я - уж ночь. Вот такая, как сейчас помню, месяц на ущербе, красноватый такой...

- Это самое бедовое дело,- отозвался мужик в пиджаке,- потому темной ночи они не любят, в светлую выходить боятся, а вот когда такой свет, вроде как двоится, тут они и орудуют.

- Да... сел это я в телегу, поехал. Гляжу - откуда ни возьмись, жеребеночек с лугу бежит, статненький такой, ладненький. И прямо ко мне. Остановился и смотрит на меня, чудно так... Поймаю, думаю, его, отбился откуда-нибудь. Остановил лошадь. Только хочу его за гривку схватить, а он молчком шага на два отскочит и опять стоит.

- Вот, вот, на этом они и ловят.

- Да... чудно так отскакивает. Станет против месяца и опять на меня смотрит, глазами поблескивает.

- Копыта бы у него посмотреть...

- Конешно б, первое дело, копыта надо смотреть, а мне это невдомек, ну, и сюда хорошо залил. И вот, братец ты мой, все иду да иду за ним. Луг пустой, месяц светит, и мы с ним одни посередь луга. Так что ж ты думаешь!.. Под утро петухи закричали, я вроде как проснулся, гляжу - жеребенка никакого нету, а сижу я около речки над самой кручью, ноги вниз свесил...

- Под обрыв, сволочь, вел! - воскликнул мужик в пиджаке.

- Да... вот, братец ты мой, а ты говоришь - ученые!.. До бога доперли, ниспровергли, говорят, наотделку, а на черте спотыкнулись: орудует по-прежнему. Но надо правду сказать: как вот где железная дорога пройдет, там - как отрежет - нету. А вот лес этот, овраги да обрывы...

- Бога никак не признаю,- сказал Петр,- а чертей окаянных вот до чего боюсь - просто стыд берет... А уж когда-нибудь наука допрет, и до них допрет, разъяснит.

Он прислушался, потом встал и отошел в сторону от костра, вглядываясь в темноту по направлению к деревне. Потом вернулся к костру.

Река тихо струилась. Изредка плескала у противоположного берега крупная рыба. И чуть белела в тусклом свете монастырская стена вдали около соснового бора.

В костре, вспыхивая, горела одна толстая плаха, выкинутая на берег разливом, и лежали на золе ровным кружком отгоревшие концы хвороста.

Вдруг на этом берегу посыпались камни, точно кто-то шел и наступил на плохо державшийся камень.

- Глянь, с двух сторон заходит,- сказал мужичок в полушубке.- Вот полюбился-то ты им. Я б тут ни одной ночи не просидел.

Петр, сначала пугливо оглянувшийся в сторону шума, приподнялся на коленях, прислушался, потом торопливо встал и сказал:

- Ну, давайте перевезу.

Лошадей ввели по сходням, и паром отчалил.