Пантелеймон Романов - Рассказы

Все это сразу разбило настроение и возможность простого непосредственного отношения к своему другу. И Петр стал вдруг казаться Василию каким-то блаженненьким: говорит о звездах, о мирах там каких-то, а у самого башмаки худые да рубашка с плеч валится.

А главное, что сам вчера распустил слюни, с уважением его слушал.

- Василий, пойди сюда! - крикнул из спальни голос жены.

Василий почему-то на цыпочках пошел в спальню. И было немножко смешно, как он в своих больших сапогах шел на цыпочках. И почему на цыпочках? Что, жена была больна, что ли, или спала?

Жена стояла в спальне около окна и при входе мужа не оглянулась. Она теребила руками бахрому своей шали, раздраженно обрывая ниточки и катая их между пальцами.

Потому что она не оглянулась, Василий еще больше почувствовал себя виноватым.

- Что же, он у нас и на праздник останется? - спросила хозяйка.

- Тише, пожалуйста, он услышит,- сказал испуганным шепотом Василий.

И они стали сердитым шепотом говорить о Петре.

Она чувствовала себя несчастной и потому раздраженной от присутствия постороннего человека, который ей ни на что не нужен и никакой находки в своих худых башмаках не представляет, а там еще приедут гости, и муж его будет всем представлять:

"Студент московского университета. Наша звезда".

А не подумал о том, где его положить. Об этом жена думай. И чем они больше говорили шепотом, тем больше раздражались друг против друга.

Жена думала о том, что Василий нисколько не заботится о ее покое и скоро первого встречного оборванца будет приглашать. А Василий тоже уже начал раздражаться оттого, что он в своем собственном доме не может пригласить, кого ему захочется. Почему она водит к себе всяких приятельниц, и они трещат с ней обо всякой ерунде, а он раз в пять лет встретил человека, отошел с ним душой, подумал, поговорил по-человечески и вдруг - боже мой - целый скандал!

- Приглашай, пожалуйста, сколько угодно, тебе никто не запрещает, только выбирай для этого более подходящее время.

- Как же я могу выбирать подходящее время, что же я за ним посылал, что ли! Человек на перепутье сам зашел.

- К тебе нынче один зайдет, завтра другой, конца нет!

- Да кто же уж это так ко мне заходит? что, у меня каждый день, что ли, бывают? Что ты брешешь?

Василий чувствовал, что у него уже начинают дрожать руки от разгорающейся злобы против жены, которая говорит заведомую неправду. Но громко говорить и кричать было нельзя, потому что за перегородкой был Петр, приходилось злые, полные яда слова говорить только шепотом; от этого еще больше закипало раздражение.

- Ты из-за чужого человека готов мне горло прорвать! - почти крикнула жена.- Да на черта он мне нужен, пришел сюда, а у меня вместо спокойствия только одно расстройство.

- А кто в этом виноват? - шептал злобным шепотом Василий.- Что ты на людей кидаешься как собака. Взбесилась совсем!

Тут и пошло. Жена упала на кровать лицом в подушки и стала всхлипывать от обиды. Всегда этим кончалось. Сама поднимет тон, раскричится, как торговка, черт бы ее побрал, а потом распустит слюни.

В обычных случаях Василий, в это время почувствовав, что у него в глазах темнеет от злобы, пускал что попало об пол и, хлопнув дверью, уходил из дома. А теперь нельзя было так сделать, потому что за перегородкой был Петр.

Ведь как было хорошо! Как мирно, по-дружески беседовали, нет, влетела, как дьявол, и заварила кашу. Только и живешь спокойно, пока вот с ней сидишь, а как чужой человек показался, так все к черту и полетело.

И чем больше думал об этом, тем больше его разбирало зло, и не было никакой жалости к жене, лежавшей на постели и вздрагивавшей своими круглыми плечами. Так бы и двинул ее по этим плечам-то, черт бы ее драл!

- Да мне, может быть, ее родственники ни на черта не нужны, мне приятней поговорить с приятелем! Хоть у него башмаки худые, а он на целую голову выше всех родственников, потому что человек головой живет, а не брюхом,- думал он.

Раздражение еще больше увеличивалось оттого, что неудобно было, оставивши гостя одного, препираться за перегородкой. Да он еще все слышит небось.

А потом Василию пришла мысль, которая обыкновенно приходила в этих случаях: он подумал о том, что жена хоть и кричит и скандалы устраивает, но ведь жить-то ему с ней. Петр этот пришел и ушел. А она навсегда с ним останется. И если он, в самом деле, из-за чужого человека будет скандал устраивать, тогда нужно бросить все к черту. Она вот кричит, а кто на себе все хозяйство держит? Или когда он захворает,

кто от него все ночи не отходит? С приятелем хорошо поговорить о звездах, вознестись фантазией, а ведь он тебе клистиров ставить не будет.

И Василий, пересиливая в себе с трудом неутихшее раздражение, сел на кровать боком и погладил жену по плечу.

Она мотнула плечом, как бы говоря, чтобы он отстал.

У Василия опять шевельнулась обида. Он подумал: "А, черт, к тебе первый подошел, а ты куражишься, вот двину по шее как следует и уйду". Но он пересилил себя, подумав о том, что тогда эта музыка пойдет надолго и нужно взять на себя терпение и еще попробовать хоть насильно заставить себя быть ласковым.

Он еще погладил ее по плечу. Жена уже не стряхнула руки. Потом долго лежала неподвижно. И вдруг, схватив его руку, стала, закусив от напряжения губы, колотить его руку кулаком. Видно было, что у нее отлегло от сердца, и ей только было все еще досадно и хотелось выместить эту досаду, причинив мужу хоть какую-нибудь боль.

- Ну, ну, дуреха, вишь какая злобная. Ну, бей, бей; силы-то у тебя немного. Вот ежели бы я тебя смазал, это было бы дело.

- Да, уж ты...

Она уже сидела на постели и сквозь слезы, улыбнувшись, посмотрела на мужа, гордая его силой и своей слабостью.

- Ну, вставай, пойдем, а то неловко, что ж человек один сидит. Мы устроим, там видно будет.

И он с облегчением вышел из спальни.

- Вот уж женское сословие,- сказал он, обращаясь с неловкой связанной улыбкой к Петру,- проехала, уморилась и расстроилась. Эти бабы чисто малые ребята: покричишь на них, успокоятся. Через две недели, говоришь, ученье-то начинается? - спросил он Петра.

- Да... Да мне раньше надо,- сказал Петр. Он сидел на стуле у окна и смотрел на улицу, где моросил мелкий осенний дождь, на грязную растоптанную дорогу улицы и на мокрые голые ракиты с опавшими на грязь листьями.

- Ну, давайте обедать, что ли! - крикнул Василий развязно веселым тоном, каким обыкновенно кричат хозяева после взаимной ссоры и состоявшегося примирения, когда в доме есть посторонний человек. И этим развязным и деланно веселым тоном хотят показать друг другу и гостю, что все хорошо, сейчас пообедают, а потом можно и на боковую, благо делать все равно нечего по такой погоде.