Александр Амфитеатров - Современная притча

Младенецъ Іисусъ родился.

Виѳлеемская пещера наполнилась свѣтомъ, ангелы воспѣли хвалу. Звѣзда сіяла на небѣ широкими изумрудными лучами. Марія замерла въ благоговѣйномъ созерцаніи новорожденнаго Всесовершенства. Іосифъ благоговѣйно палъ ницъ предъ яслями, гдѣ возлежало Упованіе всѣхъ временъ и народовъ.

И вотъ, — когда земля и небо смѣшали славу свою въ нѣдрахъ пещеры, и самое время, казалось, остановилось въ экстатическомъ восторгѣ, - въ пещеру вошелъ старый, угрюмый, некрасивый человѣкъ. Онъ снялъ широкополую шляпу, сталъ на колѣни и набожно зашепталъ про себя молитву къ сіяющему Младенцу. И руки его, простертыя впередъ, тряслись, и одна изъ нихъ была обезображена, обрублена на три пальца.

— Кто ты? — спросилъ изумленный Іосифъ. — Откуда ты? чего здѣсь ищешь? Извѣченъ порядокъ видѣніи святого Рождества. Вотъ сейчасъ придутъ сюда поклониться Младенцу Христу пастыри, за ними волхвы… такъ свершается изъ года въ годъ тысячу девятьсотъ лѣтъ! Но тебя я вижу въ первый разъ. Кто ты? Быть можетъ, тоже волхвъ или пастырь?

Старикъ отвѣчалъ:

— Я глава народа пастырей.

Іосифъ вопросилъ:

— Но почему же ты одинъ? гдѣ твой народъ? гдѣ они, эти добрые, вѣрные, пастыри, которымъ нѣкогда впервые улыбнулся новорожденный Христосъ?

Старикъ возразилъ:

— Пастырей нѣтъ болѣе. Народъ мой вырѣзанъ и разстрѣлянь пулями, разрывающимися въ тѣлѣ. Жены обезчещены. Домы разорены, скотъ уведенъ, поля вытоптаны. Немного насъ осталось въ живыхъ, и рабство, неминуемое рабство, грозитъ уцѣлѣвшимъ.

Пораженный Іосифъ воскликнулъ:

— Злополучные пастыри! бѣдный старикъ! Кто же, какой извергъ принесъ вамъ столько несчастій?

Старикъ сказалъ:

— Волхвы.

Широко открылъ глаза Іосифъ, съ сострадательнымъ испугомъ подняла на старика прекрасные глаза свои Богоматерь, и лишь Младенецъ пребылъ спокойнымъ, улыбаясь въ величіи божественныхъ всевѣдѣнія и премудрости. Наконецъ Іосифъ сказалъ:

— Старикъ, ты въ заблужденіи. Волхвы любятъ и чтутъ Христа. Они враги насилія. Вспомни: не они ли пришли, девятнадцать вѣковъ тому назадъ, въ эту пещеру въ одно время съ вами, пастырями, чтобы осыпать колыбель Іисусову золотомъ и драгоцѣнными камнями?

Старикъ вздрогнулъ и возразилъ:

— Золото! Какое ужасное слово! Ахъ, Іосифъ! Кто даритъ золото своему Богу, тому много-много золота нужно имѣть для себя самого въ своемъ житейскомъ обиходѣ. И — чтобы имѣть золото, на все идетъ человѣкъ: на предательство, насиліе, подлость. Потому что, — какихъ ужасовъ ни натворилъ бы онъ, отъ всего думаетъ золотомъ же и откупиться.

И, чтобы достать себѣ золота, пришли къ намъ грозные сѣверные волхвы. И — во имя золота — растоптанъ нашъ пастырскій народъ, разорена земля, поруганы домашніе очаги, отнята свобода. О! ты правъ, святой Іосифъ! Они зовутъ себя христіанами, какъ и мы, поютъ псалмы, читаютъ молитвы. Но они лгутъ, они притворяются. Истинный богъ ихъ — золото, и, чтобы они вѣрили въ могущество Божіе имъ надобно, чтобы и богъ ихъ былъ золотой и вытягивалъ бы на вѣсахъ столько-то и столько-то фунтовъ стерлинговъ.

Они богаты, мы бѣдны. Они премудры, учены, мы — простые пастухи, темные и скромные. Ихъ много, насъ — крохотная горсть. Они пришли и раздавили насъ. Мы умерли…

Тогда отверзла уста свои божественная Дѣва Маpiя и кротко произнесла:

— Развѣ не было у пастырей друзей, которые помогли бы имъ отстоять себя, вступились бы за справедливость?

Старикъ покачалъ головою.

— Никого.

— Значитъ, другіе народы не любили ихъ?

— О, нѣтъ, святая Мать всѣхъ скорбящихъ! Напротивъ, не было народа подъ солнцемъ, который не изъявлялъ бы намъ дружбы и пріязни, который не проклиналъ бы жестокости и лицемѣрія нашихъ враговъ. Всѣ были съ нами словомъ, и ни одинъ народъ не оказалъ намъ даже тѣни помощи дѣломъ.

И покрылся румянцемъ праведнаго гнѣва свѣтлый ликъ Богоматери, и воскликнула она голосомъ, полнымъ слезъ и изумленной скорби:

— Да развѣ люди уже забыли, что міръ живъ только божественною справедливостью? развѣ царство Сына моего уже кончилось на землѣ? развѣ умерли завѣты, которые Онъ вамъ оставилъ?

Старикъ молчалъ. И тихо было въ пещерѣ. Ангелы пѣли:

— Слава въ вышнихъ Богу, и на земли миръ, въ человѣцѣхъ благоволеніе…

Что- то страшно рыкнуло вдали.

— Что это? — въ тревогѣ воскликнула Марія. Старикъ отвѣчалъ:

— Это — залпъ… Насъ разстрѣливаютъ… послѣднихъ…

Ангелы пѣли:

— Слава въ вышнихъ Богу, и на земли миръ, въ человѣцѣхъ благоволеніе.

— Чего же ты хочешь здѣсь отъ насъ? — вполголоса молвилъ старику Іосифъ, — зачѣмъ пришелъ къ намъ?

Тотъ возразилъ:

— Куда же еще идти мнѣ, старику? Я потерялъ надежду на людей. Я измаялся, бродя, какъ нищій, отъ порога къ порогу, стуча въ запертыя двери, слушая холодные отказы, прикрытые краснорѣчивымъ лицемѣріемъ. Отъ людей мнѣ больше нечего ждать. Я увидѣлъ выѳлеемскую звѣзду и пришелъ вслѣдъ за нею къ послѣдней надеждѣ, къ моему Богу.

И припалъ онъ къ яслямъ Іисусовымъ, и рыдалъ, и восклицалъ:

— Господи! соверши чудо, потому что насъ можетъ спасти только чудо!

Ясно улыбаясь, безмолвствовалъ Младенецъ Христосъ, а Іосифъ грустно сказалъ:

— Чудесъ болѣе не бываетъ.

— Тогда нѣтъ больше на свѣтѣ и свободы! — горько воскликнулъ старикъ.

Но Богоматерь отвѣтила съ ласковымъ укоромъ:

— Развѣ свѣтъ кончается тѣми, кто сейчасъ умираетъ и живетъ? Развѣ каждое поколѣніе — не посѣвъ, изъ котораго слѣдующее поколѣніе вырастаетъ, какъ будущая жатва? Развѣ тѣ, кто умираетъ за свободу сейчасъ, не дарятъ сынамъ и внукамъ своимъ любви къ свободѣ и надеждъ на свободу сторицею? Свобода безсмертна, какъ безсмертенъ Богъ въ небесахъ; умираютъ слуги свободы, но она въ самой смерти ихъ черпаетъ новую жизнь, святость и силу. Свобода — отраженіе Божьей мысли на землѣ, и, кто умеръ за свободу, тотъ во имя Божіе умеръ.

И поникъ старикъ благоговѣйною головою, и шептали уста его:

— Премудрость въ будущемъ, а мы пылинки предъ лицомъ Твоимъ! Но, Господи! Ты, запретившій проливать кровь, Ты видишь меня предъ собою въ крови ужасной войны… Отпустишь ли Ты мнѣ грѣхъ мой? вѣдаешь ли Ты, что я не поднималъ руки на бой неправый?

— Ты честно исполнилъ свой долгъ, — нѣжно сказала Богоматерь.

— Ступай и приложись къ народу своему! умри вмѣстѣ съ нимъ! — твердо и мужественно велѣлъ Іосифъ.

Но старикъ стоялъ на колѣняхъ, простиралъ руки и вопіялъ:

— Господи! Господи! измучился я! Господи помилуй!

И ярче сталъ свѣтъ въ пещерѣ Рождества, и дрогнули уста Младенца ласковою улыбкой, и вся природа замерла таинственною тишиною, и — среди священной тишины этой — неземной голосъ внятно и нѣжно прозвенѣлъ: