Аркадий Аверченко - Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй

— Так пусть знойная страсть их жён напоминает им о знойной родине! — воскликнул Магадэва. — Воистину, мне жаль этого народа! Пусть верность, страстная преданность жён утешит их в несчастьи, заставит позабыть изгнание. Пусть будут их женщины стройны, как кедры родимого Ливана, — и достойны быть воспеты в песне, которую все народы назовут царицей всех песен, «песнью песней». Пусть звёздами путеводными сверкают их глаза, и любовь, и ласка, и тихая грусть пусть светится в них.

И он создал израильтянок, стройных, как юный кедр Ливана, с глазами, в которых сверкают звёзды полуночного неба, знойных, как их далёкая, покинутая родина, с чёрными косами, которые тяжело падают назад, как змеи, готовые обвить любимого.

— Весёлая страна танцев и шутки! — улыбнулся Магадэва, пролетая по северу. — Здесь владеют шпагой и танцуют и весело шутят, осушая стопы дедовского, старинного мёда. Создадим им подругу! Весёлую, как они. Пусть, как мёд, она кружит им голову. С крошечной ножкой, которая не знает усталости в танцах. Пусть немного вина входит в её башмачок, из которого они будут пить её здоровье. Они и так будут достаточно опьянены её грацией, изяществом, кокетством. Крошечную ручку дадим ей, достойную того, чтоб ласково погладить эти выхоленные, красивые усы. Вечной весёлой улыбкой озарим её лицо и дадим ей зубы, как жемчуг, чтоб она могла всегда улыбаться! Смех пусть дрожит в её глазах, а гибкий стан ей дадим для того, чтоб ускользать от своего лихого кавалера в огненном танце. Пусть она любит свою родину, где её чтут как идола!

И Магадэва создал изящную, грациозную, чарующую польку.

Над могучей страной земледельцев пролетел Магадэва и сказал:

— Я дал им женщину, могучую, как они. Тихую и покорную, как они, спокойную и ласковую, чтоб давать им отдых в час утомленья. Пусть её могучий стан не боится работы, безмятежный мир сияет в глазах, поступь будет тверда и решительна, а косой пусть обовьёт она милого в час, когда обовьёт его руками и он прильнёт к ней на грудь.

И Магадэва создал русскую женщину и спустился на весёлые берега голубого Дуная.

— Здесь народ дешевизны! Они любят, чтоб за гульден всего было много. Создадим им женщину, которою они остались бы довольны. Пусть она будет весела, как берега голубого Дуная, но полна, как кружка пива.

И Магадэва создал венку, у которой всего было много, и венский стул, крепкий, из гнутого букового дерева, чтоб он мог выдержать её тяжесть.

Потом он понёсся в Испанию.

— Страна, где любят петь так же, как и драться. Мы дадим им женщину, которая своей пляской будет зажигать их кровь. Пусть в честь её звенят серенады, — и это будет для них достаточным поводом кончать друг с другом добрым ударом навахи! Кроме этого, им ничего не нужно, разве только хорошую сигару! Наградим же их женщин умением крутить сигаретки!

Магадэва промчался и над сонной Турцией.

— Дома с маленькими окнами и таинственной тишиной внутри. Пусть в дыме кальяна пред их обитателями, словно грёза после гашиша, предстанет одалиска, полуобнажённая, с дразнящим танцем, истомой и ленью в движениях. Пусть будут их женщины ленивы и страстны. Пусть они не делают шага из дома и в тиши гарема пусть разжигаются их мечты.

Все страны облетел Магадэва, везде шутя над людьми свою божественную шутку: создавая женщину.

— Всё! — сказал он, утомившись.

— Ты забыл ещё один город, — напомнил Брама, — Одесса, — она лежит на прекрасном берегу Чёрного моря.

— Кто населяет этот город?

— Люди разных племён.

— Так пусть же женщины этого города совмещают в себе качества женщин различных стран. Я устал творить. Возьмём по достоинству от каждой женщины и создадим одесситку.

И он создал её, изящную как польку, стройную как еврейка, немного полную как венка, чуть-чуть сентиментальную как немка, с глазами, много обещающими, как венгерка, легкомысленную и изменчивую как парижанка.

Так была создана женщина — эта шутка богов.

Сегодня утром был на вечере у Фунтиковых.

Чтобы не возбуждать подозрения у полиции, — вечера теперь устраиваются днём.

Говорили?.. О чём теперь говорят?

Об оккультизме, о магии, о переселении душ, о тайнах загробного мира.

Никогда не было такого интереса к загробному миру.

Иван Иванович Фунтиков, оказывается, теософ.

Скажите!

Всю жизнь свою был винтёром. В 1905 году в декабре был республиканцем. Теперь он теософ.

Дивны дела Твои, Господи!

Меня больше всего заинтересовало переселение душ.

Действительно, жить один раз… Обидно!

К чему же весь опыт жизни? Всё?

Живёшь, живёшь, — и вдруг умираешь.

Глупо даже!

Пусть жизнь — бессмысленная смена материи. Но смерть — это оскорбление жизни.

Как бы человек ни жил, — но пожить ещё раз всякому хочется.

Если бы человека перед смертью спрашивали:

— Хочешь ещё раз пожить?

Всякий бы говорил:

— Хочу!

И пять раз, и десять, и сто. Хоть тысячу раз! Никогда не надоест.

На утреннем вечере у Фунтиковых был один литератор, который говорил, что никак не может в Риме пройти мимо Тарпейской скалы.

Он «помнит», как его с неё сбросили.

Я тоже жил несколько раз.

Я жил и буду жить всегда. Смерти нет!

Есть только перемена формы.

Я отлично помню!

В первый раз, я помню, я жил в Риме… Оттого-то мне в гимназии и давался легко латинский язык!

Другие, бывало, бьются над исключениями. А мне ничего. Своё, родное!

Меня звали Марцеллом. Я жил, помню, около Яникульского холма. Немножко далеко от форума, но зато тихо, спокойно.

Посмотреть на триумф Цезаря я, однако, отправился.

Посмотрим, посмотрим, что такое за Цезарь?

Ничего особенного.

Маленький, головастый.

Зато торжество! Торжество!

Боги бессмертные!

Подумаешь, отечество спас!

Какая-то галльская война! Неизвестно где! Неизвестно зачем!

С какими-то варварами! Дикарями!

Имел разговор с Вителлием. Мы пошли вместе.

— Награбил, я думаю, там, в Галлии-то?!

— Да, уж не без этого!

Легионы! Значки! Золотой венок! За колесницей вели пленных в цепях, военачальников с ярмом на шее, как волов.

Военачальники! Купил, небось, где-нибудь на базаре рабов. Нарядили военачальниками и водят!

— Ну! — Вителлий говорит, — какие же рабы! Посмотри, какие взгляды исподлобья. Страдают! Гордые и полные ненависти!

Я считал Вителлия умнее.

— Да если рабу пятьсот хороших палок закатить, — будет он на тебя с ненавистью смотреть! Застрадаешь! Как бить! Можно так исполосовать, — какие угодно взгляды, такие и будет делать! Взлупил хорошенько: «Смотри гордо! А то ещё получишь!» С такой гордостью смотреть будет, — одна прелесть. Спина-то своя!

Вителлий очень прост. Но меня-то этими штуками не так скоро подденешь!