Анна Саед-Шах - Дурочка

Анна САЕД-ШАХ

Дурочка

Можно подумать, сами все такие умные, а дурочку увидели и обалдели от удивления. Лично мне ничего плохого от нее не было. Да и как она может сделать что-то уж совсем плохое, совсем, подлое- ведь дурочка, ума не хватит. Кстати, насчет ума - это ее личное дело. Ей за это государство пенсию платит. Ну ладно, предположим, что она совершенная дурочка. Как же тогда, простите, ей удается свои пенсионные рубли на месяц распределить? Я бы не смогла. И худенькой ее не назовешь- значит, питается надежно. И раздетая не ходит. Так что еще неизвестно, какие у нее математические способности. А я ее сразу узнала. У нас, оказывается, балконы напротив, только у меня на восьмом, а у нее на десятом и весь загорожен железными прутьями аж до следующего этажа. Я увидела ее и кричу: - Почему у тебя такой балкон? - из любопытства поинтересовалась: мы недавно въехали, и про балконы я ничего не знала- что сажать, как обставлять. Ну и спросила про прутья. - А это,- говорит,- для собаки, она у меня того, ненормальная. И тут я почему-то вспомнила. Нехорошо, конечно, что сразу после слова "ненормальная", но ведь не нарочно же! Ну да, это она приходила на днях в танцевальный кружок, куда я Катьку вожу. Пришла в розовой марлевой пачке прямо с улицы. Я еще удивилась и спросила учительницу, кто, мол, такая. - Не знаю,- говорит,- новенькая, наверное. Странной показалась мне эта новенькая: чуть выше моей шестилетней Катьки, а глаза строгие, умные, прямо как у шестиклассницы. Кость широкая, крепкаяне балетная. А на мордашку ничего, забавная. - Как тебя зовут, девочка?- спросила ее Люська-училка. - Лена. - А что ты, Лена, хочешь? В кружок записаться? - Очень мечтаю. - А сколько тебе лет? - Двадцать шесть. Мы с Люськой переглянулись, враз прыснули и чуть под скамейку не упали. Выходит, она старше учительницы на два года, а меня чуть младше. Я все Люська - да Люська. Можно подумать - подружки неразлучные! Как бы не так. Просто я ей к каждому празднику подарки разные делаю, а другие нет. То ли материально не могут, то ли морально не догадываются- только цветы носят. Зато я зову Люська, а они - Людмила Ивановна. Но раз уж она так подарки любит, то пусть в Люськах походит, потерпит. Отсмеявшись, Люська и говорит: - Вообще-то, Леночка, у нас кружок для детей. - Да вы не пожалеете, если меня возьмете! Я замечательно танцую. А еще петь могу, как Алла Пугачева. Хотите? - Давай,- скомандовала Люська, и Лена спела "Арлекина", очень похоже. - Нравится? А они говорят, что я дурочка. - Это кто говорит? - Да все. И злые и добрые. Вообще-то добрых больше. Но они тоже очень злые. Я их спрашиваю: что ж вы такие злые? Не знают. Даже красавицы из парикмахерской. Я к ним пришла волосы мести. Не для денег, конечно, у меня государственная пенсия, а чтобы бесплатно покрасили под блондинку. - А зачем под блондинку?- поинтересовалась Люська. - Как зачем? У них в парикмахерской все блондинки, очень красивые... Сначала хвалили, что убираю бесподобно, а как узнали, что желаю блондинкой стать, смеются. И тоже спрашивают: зачем тебе блондинкой? У тебя волос - с гулькин нос, лучше купи в аптеке касторовое масло да втирай. Ну я и втираю. А вы втирали?. - Нет, милая, мы не втирали,- надменно произнесла Людмила Ивановна, обидевшись на возможный намек в свой адрес.- И вообще, милая, я же ясно сказала, что кружок для детей. - А я и мечтаю, чтоб с детьми. - Ну Люсь, ну что тебе, жалко? Ты ее с моей Катькой в пару поставь... И вот когда я вышла на балкон и поинтересовалась оградой, то и Лена сразу меня вспомнила и давай через двор кричать: - Тетенька! Спасибо тебе, век не забуду! С тех пор стоит мне выйти белье развесить или просто подышать - она тут как тут со своим "спасибо". Глупость, конечно, однако и приятно тоже. Тем более что народ в наших двух домах все больше простой и к нам, интеллигентам, отношение особое - недоверчивое, но и уважительное тоже. А тут эта Лена именно меня из всех выбрала, даже неловко как-то - что уж я такого особенного сделала? Иногда нарочно весь вечер к балкону не подхожу так она голову между прутьев просунет и давай Пугачеву петь, чтоб я услышала. Сергей мой не злился, только подшучивал: выйди, мол, пожалей человека, а то всю ночь будет серенады петь. Так бы все и продолжалось спокойно, но Катька моя, как придет с танцев, так поет: все дети как дети, а я с Ленкой-дурочкой должна танцевать? Вот брошу кружок - будете знать! Я, как всегда, посоветовалась с Сергеем, и зря. Он начал благородными идеями фигурировать: пусть Катька привыкает, пусть даже переломит себя, попробует встать над толпой. Этой Лене, говорит, тоже необходимо самовыражаться. И если они подружатся, то наша Катька тем самым воспитает себя как личность гуманную и справедливую. И вообще, не отнимайте у Лены единственной радости жизни. Я, конечно, выслушала с самым серьезным видом - он не может без этаких тирад, все-таки в институте десять лет философию преподает. Сергея я с пониманием выслушала, но подумала; а Катька? У нее, извините меня, тоже не так уж много радости. И потом, для дурочки танцы развлечение. Ни возрастом, ни фигурой перспективу она не представляет, а у моей дочери, возможно, из-за нее отравляется представление о прекрасном призвании. Нет уж, обойдусь как-нибудь без ее "спасибо". И я сделала выбор. Роковой для всего нашего двора. Уж лучше б она плясала, ей-Богу.

...Где-то через месяц после ее отставки из кружка по нашим домам слух прогремел, что Лену другая дурь ударила. Будто бегает она по всему двору и кричит: "Эй, мужики, ну пожалейте меня кто-нибудь!" Я сначала не поверила. Но один раз вечером она пришла. Страшненькая, вся в слезах, с сальными от касторки волосами: - Вот скажи, в нашем дворе хоть один бабник есть? - Тише ты, ребенок услышит. - Прости, а все-таки? Есть или нет? - А тебе, собственно, зачем? - Значит, понадобился. Я ведь тебя не спрашиваю- зачем тебе, ведь про это неприлично спрашивать. - Мне стесняться нечего, у меня законный. - А у меня нету. Потому что я дурочка, на дурочках только ненормальные женятся. А мне ребеночек здоровенький нужен. Так ты что, родить хочешь? А тебе разрешат? - И ты про то же! Я не собираюсь разрешения спрашивать. Ведь я родилась обыкновенная, как все, а в восемь лет нас с мамкой грузовик сшиб. С тех пор - ни мамки, ни мозгов. Так раз я родилась умной, то почему ребеночек не должен быть умненьким? Мне бы вот только кавалера найти. Вот ты, ведь ты самая добрая, так, может, одолжишь своего? Может, одолжишь, а? - Ах ты!.. (тут я употребила некоторые выражения)... такая!... В общем, пока она с лестницы летела, я выдала полную обойму. И сразу успокоилась, даже рассмеялась. Когда Сергей с лекций пришел, я ему, смеясь, все рассказала. Очень уж любопытно мне было, что он об этом думает. Как, по его мнению, позарится ли все-таки кто-нибудь на дурочку? А он даже не повеселился со мной, только изрек: "А ты вспомни в "Карамазовых" Лизавету Смердящую".