Юрий Слёзкин - Бабье лето

«Забавный старик,— думал Галдин,— как много он говорит, как волнуется и какой он ребенок. Черт возьми, я никогда не размышлял надо всем этим…»

Князь продолжал:

— А как вы находите затею Карла Оттоновича? Постройку нового местечка! По-моему, это гениально. Нет, положительно, этот человек еще не раз удивит нас. У него идеи и идеи без конца, и все они у него осуществляются. Для него нет невозможного!

Григорий Петрович улыбнулся. Он вспомнил растерянную физиономию фон Клабэна, когда он дернул его за пиджак там, на хуторе у графа, и крикнул ему, чтобы он убирался к черту. Это было восхитительно. Он гнал его почти из его же собственного дома. Гости слышали все. Надо было видеть их испуганные и глупые лица! Фелицата Павловна даже бросилась между ним и Клябиным. Бедная вдова подумала, что они будут драться. Конечно, это вышло не совсем прилично, но и нахальству следует положить границы. Он сейчас же после того уехал, ни с кем не попрощавшись. Теперь, должно быть, всюду трубят об этом скандале. Нет, может быть Карл Оттонович и очень тонкий делец, но на этот раз он не сообразил, с кем имеет дело.

— Скоро наши Черчичи превратятся в город с прелестным мостом, тротуарами, магазинами,— продолжал, увлекаясь, князь Лишецкий,— и это будет город, который по справедливости можно назвать созданием фон Клабэна. Я первый жертвую тогда на памятник его основателю.

Раньше других была готова панна Зося. В своей амазонке она казалась очень худенькой и слабой.

— Вы тоже любите верховую езду? — спросил Григорий Петрович, кажется впервые заговаривая с ней.

Она покраснела и опустила глаза:

— Да, я люблю кататься… Лучше думается, когда сидишь на лошади… Только, конечно, моя езда никуда не годится…

Ксендз засмеялся:

— Панна Зося садится верхом, чтобы быть ближе к звездам…

Галдин пошел во двор справиться, приготовлено ли все к охоте. На дворе его встретил старший лесник. Собаки были разведены на свои места. Господам оставалось только ехать.

Галдин осмотрел своего гунтера, подтянул подпругу. Все было в исправности. Он похлопал по крупу лошадь и поцеловал ее между ушей. К нему подошли пан Ржевуцкий и панна Ванда. Пан был великолепен. Он надел ярко-красный фрак и ботфорты с желтыми отворотами.

Конюх подвел ему его серую в яблоках кобылу.

Панна Зося и Тадеуш уже сидели на своих лошадях.

Они выехали за ворота. Впереди — панна Ванда с Галдиным.

Красивый конь Лабинской принюхивался к гунтеру.

— Ржевуцкий очень забавен,— сказал Григорий Петрович, когда они отъехали от остальных.

Панна Ванда молча кивнула головой.

На крыльце стояли панна Эмилия, панна Галина, ксендз и князь Лишецкий.

— Ради бога, только осторожней! — кричала старая дева.— Пан Бронислав, присмотрите за моими девочками!

— Вы великолепно держитесь в седле,— говорил Григорий Петрович, глядя на стройную фигуру свободно сидящей на своем вишневом Санеке панны Ванды.— Я впервые вижу такую амазонку, уверяю вас! Вы сделали бы честь любому конкуру… {84} 84 Конкур (от ф р. состязание) — в 50-е гг. XIX в. на парижской выставке лошадей впервые были проведены соревнования по прыжкам через разнообразные препятствия, с 1895 г. они стал проводится и в России.

Он смотрел на молодую девушку с нескрываемым восхищением. Как шло ее строгое бледное лицо к этому строгому платью и этой темной живой лошади. Вот где настоящая красота! Вот где она была на месте, вот где вся ее смелость, вся ее гордость выступали ясно, вот где она была королевой! Настоящая Марина Мнишек! {85} 85 Марина Мнишек (ок. 1588—1614) — политическая авантюристка, дочь Ежи Мнишека, одного из организаторов интервенции против России; жена Лжедмитрия I, а после его гибели признала в Лжедмитрии II «спасшегося» мужа. Умерла в заточении. Но зато как жалок этот законодатель мод, этот красный кузнечик на белой кобыле. Можно подумать, что он еле-еле взобрался на спину саженного иноходца и чувствует себя там не совсем безопасно.

— Вперед,— кинула Галдину панна Ванда и дотронулась стеком до крупа Санека. Потом обернулась в седле и крикнула отставшим:

— Догоняйте!..

Они понеслись. Соревнуясь, лошади сами прибавляли ходу. Они вытянули шеи, закусили удила и свободно и легко разрезали насыщенный солнечными лучами воздух. Мягко шлепала под копытами влажная целина; вспугнутые вороны кружились над ними и каркали; все ближе подвигался к ним лес, откуда несся переливчатый лай гона.

Галдин не отрывал глаз от своей спутницы. Он сам не знал, что творилось у него на душе. Что-то радостное, светлое, что-то очень хорошее ощущал он.

— Вперед! — повторил он ее возглас и засмеялся.— Вперед!

Вот когда он опять ожил и почувствовал в себе силы и молодость.

— Ванда, Ванда,— повторял он чуть слышно,— Ванда, это похоже на удар меча по живому телу — Ван-да!

— Они не догонят нас,— смеясь кричала ему молодая девушка так, чтобы он мог услышать; ветер звенел в их ушах.— Они уже далеко. Пану Ржевуцкому не помогло на этот раз его знание костюма. Не кажется ли вам, что он жесток?

— Нет, я не заметил этого,— по-моему, он просто равнодушный и фанфарон…

Панна Ванда качнула отрицательно головой:

— Вы его мало знаете — он жесток. У него есть воля и есть желания. Нужно уметь защищаться от него, но он опасный соперник. Меня он принижает…

— Я не понимаю вас…

— Да, он давит меня; иногда у меня является жгучее желание избить его, уничтожить!

Она замолкла, потом сказала совсем тихо, точно не думая, что ее услышат:

— Как он смеет говорить так со мной!

В ее голосе звучало и оскорбление, и страх, и что-то еще, похожее на удивление.

Он не успел подумать над этим, потому что услышал за собою крики.

Панна Ванда разом осадила лошадь. Лицо ее помертвело, губы были плотно сжаты. Она смотрела в сторону, туда, где ехали отставшие всадники. Григорий Петрович последовал за ее взглядом. По полю, вдоль леса мчался во весь карьер пан Ржевуцкий на своей белой кобыле. За ним гнались панна Зося, Тадеуш и Жорж. Сразу можно было увидеть, что лошадь Ржевуцкого мчится по собственному произволу, не управляемая седоком. Она низко опустила голову и неслась. Галдин понял всю опасность положения. Пан Бронислав не умел ездить. Прямо перед ним, в двухстах саженях, пересекал поле глубокий ров. Когда испуганная лошадь перепрыгнет через него, всадник грохнется наземь. Вся неприязнь Галдина к пану Брониславу пропала. Он видел только опасность и хотел предотвратить ее. В таких случаях мысль его работала лучше, чем когда-либо. Ему не раз приходилось попадать в подобные переделки и выходить из них с честью. Он пришпорил Джека и вынесся наперерез Ржевуцкому. Но не успел перехватить его до рва. Белая кобыла взвилась на дыбы, перемахнула на другую сторону. Пан Бронислав нелепо качнулся всем корпусом назад, потом склонился на сторону и съехал с седла.