Юрий Слёзкин - Разными глазами

Что же тогда человек, как не могильный червь?

Сама Вселенная, мыслимая прежде человечеством как единый организм, теперь — не что иное, как водопад сгорающих миров. Нет бессмертия, материя конечна. Число миров исчерпано. Все бытие мгновенно и случайно. Жизненные явления — гребень волны между двумя безднами смерти. Возводя соборы космогонии, человек отображает в них не внешний мир, а только лишь грани своего незнанья. Вот почему я предпочитаю начать сызнова — быть Вселенной и творцом, самому взрывать плугом целину земли. Вот почему я зажигаю сам свой светильник, сознав себя божественным и вечным. К тому же я не обольщаюсь и в этом, счастливый уже тем, что могу лицезреть — солнце, твердь и море — три начала, двинувшие человеческий разум по пути творчества и достижений. Прими это как бред одинокого чудака и не взыщи за болтливость.

Знаешь ли ты Тесьминова? Весьма известного композитора Тесьминова, Николая Васильевича? Во всяком случае, ты должен быть знаком с его музыкой. Она, несомненно, нравится тебе, изощренному ценителю архитектурности форм в искусстве. Тесьминов безукоризненный зодчий, вне зависимости от того, что он строит. Прослушав его у себя два раза (он поселился месяц тому назад в Хараксе и почел долгом посетить меня), я откровенно высказал ему это впечатление, но, видимо, оно скорее огорчило, чем обрадовало его. Вот художник (я его почти не знаю как человека), внешний облик которого неотделим от его творчества. В этом большая радость.

Я смотрел на его руки, движения корпуса, черты его лица,— дух несоответствий не коснулся их. Боишься увидеть за этим гармоничным обликом мятущийся хаос современного калеки.

Но гений случая играет нами. Пять дней назад, купаясь с лодки в море, Тесьминов пытался взобраться на валун, которому легенда дала имя святой Евпраксии. Пальцы не удержали скользкий камень, и в своем падении музыкант обезобразил об острые зубья шифера свое лицо. Его принесли на носилках ко мне, где ему подали первую помощь. Ушиб оказался неопасным, но доктор сказал мне, что шрам на лице Тесьминова останется до конца его дней. Одна багровая линия, точно проложенная рукою неудовлетворенного художника, бороздит справа налево от лба до подбородка, через переносицу когда-то безупречный в своих пропорциях лик.

Я стараюсь как можно реже посещать больного, которому теперь значительно лучше. Мне не столько жаль человека (признаюсь тебе в этом), сколько нарушенную гармонию. Но Тесьминов, кажется, не пал духом, он до странности весел. Эта веселость еще больше безобразит его. Он говорит, что счастливо отделался, так как руки его не повреждены, и мечтает о новых творческих достижениях. Дитя, он не сознает, что его прелесть — его талант — в нерушимой слиянности создания и мастера. Только мудрец в уродстве своем может быть прекрасным. Но в чем очарование искалеченного ребенка? Он вызывает только жалость, чувство, чуждое суровому искусству. Если Тесьминов теперь попытается сыграть мне что-нибудь, мне непереносимо будет его слушать. Но, к счастью, доктор прописал ему полный покой, рекомендовав в ближайшие же дни ехать в Москву для более успешного лечения ранений. От души желаю ему вернуть утраченное равновесие плоти и творящего духа, но, увы, то, что покачнулось,— не остановишь. Человек не родится дважды.

Не кажется ли тебе, что этот эпизод, переданный мною как отраженье мимо текущей жизни, в какой-то своей глубинной сущности, связан с тем, что я тебе написал раньше. Я попытаюсь сегодня вечером додумать это до конца, а сейчас ставлю последнюю точку.

Неизменно твой

1925

Коктебель

Впервые выступив в печати с очерками и стихами (очерк в «Петербургском листке» в 1901 г., стихи в «Виленском вестнике» в 1902 г.), Слёзкин уже на студенческой скамье становится профессиональным писателем. В 1914 г. он выпускает первое собрание сочинений в двух томах; в 1915 г. выходит уже издание в трех томах. В 1928 году издательством «Московское товарищество писателей» было проанонсировано Собрание сочинений Юрия Слёзкина в 8 томах. Однако выпущено было лишь шесть томов.

Наступает длительный перерыв. За последующие двадцать лет будут выпущены лишь три книги писателя: в 1935 и 1937 гг. первые два тома трилогии «Отречение», а в 1947 г.— роман «Брусилов».

И лишь спустя три с половиной десятилетия выйдет однотомник «Шахматный ход».

Настоящее издание включает наиболее полное собрание избранных произведений писателя: романы, повести и рассказы Юрия Слёзкина, созданные в разные годы. Тексты даются в соответствии с современной орфографией и пунктуацией, лишь в некоторых случаях сохраняются особенности авторского написания.

Впервые — М.: Изд-во «Современные проблемы». 1926.

Печатается по: Собр. соч. М., 1928. Т. 5.

В повести, написанной в июне—августе 1925 г. в Коктебеле, когда Слёзкин гостил у Максимилиана Волошина, с которым был знаком с дореволюционных времен, писатель выразил ряд космологических идей Волошина. В книге Л. Е. Белозерской-Булгаковой «О, мед воспоминаний», в главе, посвященной пребыванию Булгаковых в 1925 г. у Волошина, мемуаристка пишет: «На нашем коктебельском горизонте еще мелькнула красивая голова Юрия Слёзкина. Мелькнула и скрылась…» (Воспоминания. М.: Худ. лит., 1989. С. 117.). Однако в действительности Слёзкин пробыл в Коктебеле дольше Булгаковых и лишь на время уезжал в другие места Крыма. Прототипом поэта Валентина Медынцева послужил Максимилиан Волошин; образ Николая Васильевича Тесьминова во многом автобиографичен.

Повесть была переведена на итальянский и польский языки.

Первое издание повести предваряет следующее авторское обращение к читателю:

«Что подвинуло меня писать этот роман, избрав такую невыгодную для автора форму — форму записок и писем нескольких лиц?

Прежде всего наличие у меня таких записок и писем, где случайно говорится об одном и том же человеке. Вчитавшись в них, я впервые особенно остро почувствовал относительность суждений о ком бы то ни было, бесцельность попытки дать непререкаемую характеристику. Сколько глаз — столько и представлений. Не только внутренняя сущность человека, но и внешний его облик меняется в зависимости от того, кто на него смотрит.

Даже самих себя мы познаем в разную пору — по-разному.

Когда эта мысль приняла осязаемую форму, я нашел еще один повод, приведший меня к созданию этой вещи. Почти вся мировая литература в лучших своих образцах дает нам галерею типов и характеров — чем сильнее талант писателя, тем убедительней его собственное отношение к героям. Мы верим писателю на слово и не пытаемся взглянуть на его создания собственными глазами.