Юсиф Самедоглы - День казни
- Название:День казни
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Юсиф Самедоглы - День казни краткое содержание
День казни - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Но как бы там ни было, я не подал виду и не стал расспрашивать, как и почему рукопись, отданная Керимли, оказалась у моего собеседника, и какую тот преследовал цель, передавая ему мой многострадальный роман. Я ждал, что это прояснится в процессе нашей беседы.
Одно мне было ясно, что роман мой не мог представлять интереса для моего собеседника, ибо в нем не было ни большевиков, ни меньшевиков, ни мусаватистов, ни анархистов. В основу своего романа я положил давно пленившую и томившую мне душу историческую быль, имевшую место в годы средневековья.
Но Салахов, неожиданно и радостно удивив меня, сказал много добрых, красивых и восторженных слов о моей рукописи, и я, воспрянув духом, помянул про себя благодарностью породившую его мать и пожелал вечного покоя всем его дорогим усопшим. Потому что Мухтару Керимли роман мой решительно не понравился, и это бы еще с полбеды, но ведь не было ни одного собрания, на которое бы он не поносил это произведение и не обличал меня во всех смертных грехах. Он утверждал, что я написал не роман, а нечто чудовищное, безобразное и несообразное, что я дезертировал в историю вместо того, чтобы живо откликаться на жгучие проблемы нашей действительности, и, наконец, что история у меня освещается не с позиций классовой борьбы, что я не выразил своего классового отношения к описываемым событиям, почему об издании этой вещи не может быть и речи, ну и так далее, все в том же духе, одно расстройство и погибель.
А Салахов, этот долго, подробно и восхищенно говорил о моем романе, и было ясно, что читал он с неподдельным удовольствием, даже, быть может, с наслаждением... но вот что смутило меня, да так, что голова разболелась... В конце своего панегирика, ибо иначе как панегириком эту хвалебную речь не назовешь, Салахов обронил несколько слов, мол, Мухтар Керимли в разговоре с ним дал самую высокую оценку роману и признался, что читал его с истинным наслаждением. Мне показалось, что я ослышался. Как же так, судари мои? Что это за дьявольское наваждение? Если правда, что мой роман понравился Керимли, то откуда же все эти громы и молнии? Как же так, почему же тогда Мухтар Керимли, что ни собрание то шельмует мой роман и меня с ним в куне?
Салахов, выговорившись, выпил залпом полстакана уже остывшего, должно быть, чая и снова, как давеча, долго и пытливо посмотрел мне в глаза. Потом позвонил и велел принести горячего чаю и весьма кстати, потому что, не отвлекись я сейчас чаепитием, неизвестно, что сказал бы. И не про себя сказал бы, а вслух, во весь свой голос. Ложь, ложь, немыслимая, необоримая, необъятная ложь!..
Да ведь такая беспримерная наглость, такое лицемерие, такое фарисейство не только бога, но и дьявола самого смутит!..
Что же это за ловкач такой, что дьявола шутя подкует, что же это за мир такой, и за что мы обречены влачить в нем свои дни?! Нет, как ни осторожничал, как не выверял каждое слово и каждый жест, но тут я сдержаться не мог, тут я сорвался и сказал, что как же так, почему же тогда Мухтар Керимли, что ни собрание, то ругает и мой роман, и меня...
Салахов заверил меня, что все это дело прошлое, и отныне все будет по-другому, что Керимли заблуждался кое в чем и субъективно отнесся к роману, что ему разъяснили это, и мы, добавил он, не допустим, чтобы Сади Эфенди - гордость нации - расстраивался и портил себе кровь по пустякам. Сказав это, он подлил мне в стакан горячего чаю и пододвинул вазочку, в которой лежало еще три-четыре дырчатых печеньица. Я, взял одно печеньице и стал есть. Дождавшись, когда я съем, Салахов снова вернулся к разговору о моем романе и спросил, с кого я писал своего шута Уфлама Гасыма, кого имел в виду, когда создавал этот образ? Я взмолился в душе, призвал все своё терпение и волю, всю свою бдительность, чтобы не угодить в расставленную сеть, ибо с чего это он отставив в сторонку весь роман с его главными-героями и их трагической судьбой, остановился вдруг на эпизодическом образе шута? Стараясь не выдавать охватившей меня растерянности, я взял из вазочки еще одно печеньице и стал есть, откусывая от него и запивая каждый кусочек чаем. Нет, сказал я, доев печеньице и допив чай, шут Уфлама Гасым - исторически достоверная личность, я читал о нем в летописи средневекового автора в годы учения в Стамбуле, был такой Мамлакат-хан, а у него шут Уфлама Гасым.
Тогда Салахов спросил меня, правду ли говорят, что Стамбул - красивый город, и я отвечал, что истинную правду, ибо если в мире есть десяток красивейших городов, то Стамбул, несомненно, один из них. Салахов встал, прошелся взад-вперед по комнате и, усевшись, но не напротив меня, а за свой рабочий стол, в третий раз испытующе-пристально посмотрел мне в глаза.
Неприятный взгляд, так, должно быть, удав на кролика смотрит, я съежился под этим взглядом, и тогда Салахов спросил меня вроде, как между прочим, что я думаю об А. Г., что он за человек?.. Я так и ахнул в душе. "Пепел тебе на голову, эй, Сади! - сказал я себе. - Как же ты не понял доныне, зачем тебя сюда вызвали?! Почтенный человек, а доверчив, как мальчишка... Эх, Сади, святая простота, сидишь тут и, развесив уши, слушаешь разглагольствование о романе, об Уфлама Гасыме, а дело-то, оказывается, совсем в другом!.. Соберись в кулак, сказал я себе, настал час мужества, не упусти же момента, не посрами своей чести!.."
И я отвечал Салахову, что знаю А. Г. как самого ревностного, самого фанатично преданного родине человека с высоко развитым, чувством гражданского долга, а также как талантливейшего и образованнейшего литератора, подлинного интеллигента. Я сказал это и, вдруг разозлившись, принялся за третье печенье, я так разгрыз его, как будто грызу не печенье, а самого Салахова или, еще лучше, Мухтара Керимли. Я разозлился, но я знал уже, что раскусил их и ни в какую ловушку им меня уже не поймать. Нашла мышь лазейку и ушла от кота, да! Я сказал себе "баракалла" и похвалил себя за сметливость и находчивость.
А Салахов почему-то стал смеяться и долго смеялся, не знаю уж, что ему показалось смешным. Отсмеявшись, он извинился, мол, время твое драгоценное отнимаю, да что поделаешь, служба есть служба, и каждый должен с честью нести ее. Разумеется, разумеется, согласился я, против умного слова возразить нечего, ясное дело. И тут Салахов сказал, что речь не о талантах А. Г. и его бесспорной образованности, это дело известное, но говорят, что он позволял себе кое-какие выпады, болтал кое-где о чем не следует.
Братец, сказал я в сердцах, я целую жизнь прожил с ним бок о бок, и семьями мы дружили, и ни разу, ни единого разу не слыхивал, чтобы он лишнее слово сказал, это сдержанный, корректный человек и великий труженик, только и занят тем, что пишет и черкает, черкает и пишет, надо совершенно не знать его, чтобы поверить в это злостные сплетни.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: