Дмитрий Савицкий - Западный берег Коцита

Помнишь Ривкина с Таганки? - тормошил мою память Муха. - Он на вторых ролях ошивался. Теперь у него двухэтажный шоп".

С документами тоже проблем не было. На Брайтоне заделывали документы на любое имя. Называйся хоть Хрущевым, хоть Эйзенхауэром. Подписи молодые люди воспроизводили идеально. Фред МакЛавски в свое время был натановским ухажером. Когда Натан, видимо, был еще Наташею.

Голова моя шла кругом. Натан, раскурив сигару, встал и отправился к стойке. Криво улыбаясь, он спросил что-то у усача.

Понимаешь теперь, - сказал Муха, - что происходит? Мы без копейки..." И, кивнув в сторону бара, понизил голос и добавил: - А это я отказываюсь принимать. Стоило зашивать промежность, чтобы опять гоняться за мужиками. Мозгам моим это недоступно..."

Мозги здесь ни при чем, - уверил его я.

- Большие же магазины Натан не любит, - закончил Муха, - в больших и в ювелирных, как сам знаешь, легко перекрывается выход...

Натан был в Европе по карте пятый раз. Муха, увязший с устройством дел, работавший и таксистом, и дорменом, продававший швейцарские кастрюли с двойным дном, и, одно время ошивавшийся в асисстентах у известного фотографа, решил рискнуть и заработать на свое такси.

- В крематории, старик, было легче. Бывшие совы делают в Штатах хорошую капусту. Трэфик! Пуляют оружие, кокаин, героин. Потом уходят в чистый бизнес. Если такой существует. Ты бы видел Брайтон! Расцвет НЭПа. Пальба, шампанское с селедкой, блатные оркестры... Дело в том, что дальше ехать некуда. Америка наше последнее приключение...

От фотографа Муха ушел сам. Хотя и получал хорошие зеленые деньги.

Невозможно, мужик..., целый день через контору идут подростки женского пола, и каждая, каждая! готова немедленно вывернуться наизнанку. Босс работал часа три в сутки. Остальное время в студии творился сущий сатирикон.

Не жалеешь, что уехал? - спросил я.

Смеешься? Жалею, что не смылся лет на двадцать раньше. Начинать нужно вместе с жизнью. А не против течения, как теперь. Теперь все впопыхах. Сучий возраст поджимает.

Вернулся Натан. У него был вид утопленника. Утопшего в сметане.

Облако, жалкое скопление паров, загородило июльское солнце. Рухнули стены и колонны, растаяли контрфорсы, вместо торжественной, органом гудящей, архитектуры, осталась висеть лишь легкая пыль.

Я прошлялся с ними неделю. Двухкомнатная квартира в Пасси выглядела, как склад. Натан охамел. Он тыкал пальцем в то и это. Любой, проживший в Штатах полтора года китаец, мог просечь его акцент. Судя по всему, у него сдавали нервы, играло очко. Вечером в ресторане он заказывал улиток да лягушек, из чего, по его мнению, иисключительно и состояла французская кухня.

Муха был тих, его мрачный юмор терял последние просветы. Я выбирал вино. Так как Американский Экспресс все еще крутил колеса, гарсоны кивали с одобрением - вино я выбирал с любовью. Воздушная зыбкая идея, зародившаяся в эти дни, уплотнялась. Я и сам начал шастать глазами по витринам, примеряя твидовый пиджак, любуясь компактным стереокомбайном.

Пожалуй, если бы и у меня был бы шанс отовариться на карту, я мог бы проскочить осень и наплевать на зиму. Два дня шопинга решили бы все проблемы. Я знал, что мне было нужно: от книг до пластинок и, если бы можно было куда-нибудь сплавить Натана, вдвоем с Мухой мы отстрелялись бы в два счета.

Я сводил их на Пигаль, показал пигалиц, протащил по Сэн-Дени.

Пора блядям делать электронные вставки, врезки, - грустно мечтал Муха, как в уличных банках. Чтобы можно было заряжать карту.

Они собирались на уик-энд в Германию. Соuр de Force. Я предупреждал, что боши отличаются от лягушатников в знании Шекспира. Натан страдал животом. Муха вычислял, как бы перебраться назад в Европу.

Найди мне девицу, - просил он. - Для фиктивных оплаченных отношений. Но тоже, чтоб всё же не страшнее атомной войны была...

Как вы будете через таможню в Штатах пробираться? - интересовался я.

Без проблем, - Натан объедался вальюмом, - еще никто не залетал.

- Мы будем первые, - вздохнул Муха.

Я уехал к друзьям в деревню на уик-энд. Я был выпотрошен этим визитом теней прошлого, перекособочен, растерян... Сколько раз я говорил себе никаких дел, никаких контактов с одноплемениками, никаких попоек и никаких гулянок:

Боже!... Ни свежий лесной воздух, ни тишина, о которой я так мечтал в Париже, ни внимание чуткоглазой Жанны, ни тактичные разговоры с Жаком не успокоили меня. Я лежал посредине залитой теплым лунным светом ночи, и со всех сторон на меня надвигались расцвеченные витрины. Белый плащ размахивал пустыми рукавами, черный шарф мяукал котом, перчатки и галстуки, рубашки и подштаники скользили вдоль светящейся пустоты. Чушь, конечно, безумная чушь, мог без всего этого спокойно прожить... Но это было как во сне - идти через череду бесконечных магазинов и брать что угодно:

Их не арестовали, их не допрашивали, даже не повысили голос, но Виза в городе Мюнхене сгорела. Просто попросили зайти попозже, так как телефонная линия с банком была занята, а пластик МакЛавского попросили оставить.

Ничего, - вздыхал Натан, еще более похудевший, с еще удлинившимися ресницами и провалившимися глазами, - мы свой пятилетний план выполнили. Можно расслабиться.

Мы сидели на террасе кафе в Пале-Руаяль. Все было как на картине Моне. Жирный солнечный воздух. С радужными пятнами. Воздух со сливочными сгущениями. Шуршали платья дам. Бегали дети в аккуратных костюмчиках. Ползали в песочнице упитанные карапузы. На голубой скатерти, в тени зонта, в рюмке кира утопла пчела. Человек в котелке и с тростью вышел из прошлого века, прошел мимо нашего столика, обдал запахом плесени и, во тьме аркады, исчез. Мир медленно размывало. Словно на стекло объектива дышало разгоряченное дитя.

Я взмок. Все мы были слегка взмокшие. Два гигантских пакета от Кензо уткнулись в колени пустому креслу. Я снял пиджак, повесил на спинку стула. Народ фланировал за нашими спинами: мидинетки, хорошо одетые безработные, туристы, искатели приключений. Я чувствовал, что страница моей жизни, прилипла к предыдущей и не переворачивается.

Господа, - сказал я, наконец, фальшивым голосом, - хоть я и знаю, что вы притомились, у меня есть предложение. Я хочу вступить в дело:

Натан кисло посмотрел на меня. Муха попытался проснуться. - Я отдаю вам свою Визу в обмен на два дня шопинга в Париже. Вы делаете что угодно в Нью-Йорке, я же набираю товара впрок и умолкаю как сверчок до первого снега...

Натан засунул мизинец под верхний резец и закатил глаз.

Надо подумать, - зевнул Муха, - извини...

- "Нада" по-испански - ничего, - пробормотал Натан.

:. Жмурик денег стоит, - вспомнил я, ни к селу ни к городу, формулу жизни Мухи; прошлое накатывало без спросу горячими волнами.