Александр Сегень - Общество сознания Ч

В сравнении с тем, что Василий Васильевич испытал от слезоточивого газа, эта боль была вполне терпимой и даже лестной - он пострадал наравне с отцом Василием.

- Ну его-то за что, кудеяры вы эдакие? - простонал священник.

- А чтоб не чтокал, - отвечал остроумный "Клинтон".

Тем временем "Ельцин" вновь воздвигся над отцом Василием, занес над ним руку с пистолетом:

- В третий раз спрашиваю: где черный Дионисий?

- Бог ты мой... - почесал бороду батюшка. - Уж не ту ли вы маленькую иконку имеете в виду, что мне привез... В общем, один благодетель. Ее? Как раз маленькая и черненькая такая.

- Молодец, поп, вспомнил, - похвалил "Ельцин", опуская руку. - Которую тебе Лоханов подарил.

- Точно, Лоханов! - обрадовался отец Василий. - Так вам она нужна?

- Давай ее сюда, - приказал "Клинтон".

- Дак сейчас подам, Господи! А я-то, дурак, думаю: какой такой черный Дионисий? Божья Матерь с Младенцем... Да написаны как-то необычно... Глаза какие-то у них... Я ее, грешным делом, в шкаф припрятал. Господи, где же она?

Он рылся в шкафу, спешил, боясь, что разбойники опять станут бить его или Чижова.

- Дионисий... Он говорил, что не Дионисий, а из круга Дионисия. Вот теперь я вспомнил. Какой-то ученик Дионисия, Никифор Конец. Вот кто автор-то иконы. А вы спрашиваете черного Дионисия, мне и непонятно. Зря только башки нам расшибли с сыном.

- Считайте, что за веру пострадали, - сказал "Ельцин".

- Можно сказать, в борьбе с иконоборцами, - засмеялся отец Василий, будто негодяи вдруг по волшебной палочке превратились в добрых прихожан.

- Молодец, попяра, бодрости духа не теряешь, - похвалил "Ельцин". Может, когда и приду к тебе каяться. Нравишься.

- Вот он, ваш псевдо-Дионисий, - с удовлетворением обнаружил икону отец Василий, вытащил ее из шкафа, распеленал - она была завернута в полотенце.

Еще раз сморгнув слезы, которые все еще текли, Чижов увидел в руках батюшки небольшую и действительно черную иконку.

- Что это - "псевдо"? Ненастоящая, что ли? - грозно прогудел из-под своей резиновой личины "Клинтон".

- Опять же поясняю, что это не сам Дионисий писал, а один из его многочисленных учеников, - терпеливо отвечал отец Василий. - Видите, какое особенное письмо. Сразу видно - не Дионисий. Берите, коли пришли за ней. Видать, ценная. А так-то я стремлюсь у себя ценных икон не держать, чтобы не вводить в соблазн слабых мира сего, таких, как вы.

- Кончай агитацию, опиум, - усмехнулся из-под своей маски "Ельцин". Он взял из рук священника икону, разглядел ее как следует и засунул во внутренний карман куртки. - Ну все, теперь спасибочки. Давай, друг Билл, вяжи попа. К стулу его. Руки к подлокотникам, ноги к ножкам. К вам еще кто-нибудь должен приехать?

- Завтра должны, - наконец-то подала голос Наталья Константиновна. Что ж вы, так нас и оставите связанными?

- так и оставим, - отвечал "Ельцин". - Раз завтра кто-то приедет, спасут вас. Удобно, святой отец?

- Удобно, сынок, не волнуйся, иди с Богом, - отвечал отец Василий.

- Погоди, надо еще твою бабу и сына к кроватям привязать, а не то они так, спутанные, выбраться могут.

"Клинтон" привязал к кроватям сначала Чижова, потом Наталью Константиновну.

- А если мне с сердцем плохо станет или отцу Василию? - спросила простодушная матушка.

- Ну, тогда исповедуйтесь друг другу и - в рай, - засмеялся "Ельцин". - Нам же надо подальше отъехать отсюда, а то ж вы сейчас своего молодого в ближайший пункт, где есть телефон, отправите.

- Логично, - сказал Василий Васильевич. Глядя на спокойствие отца Василия, он тоже стал чувствовать, что ничего на свете не боится. Никаких издевательств, зверств, пыток.

- Какие-нибудь еще пожелания есть? - спросил "Ельцин".

- Воды дайте напиться, а то ж до утра теперь не пить, - сказал отец Василий.

- Билл, дай им попить, - повелел "Ельцин". Давно уж было ясно, что он в этой банде из двух человек главный, а не так, как у настоящих Клинтона и Ельцина.

Резиновый президент Америки обошел всех троих связанных с матушкиной огромной чашкой, напоил.

- Вот еще, - сказал отец Василий, напившись. - Скучно нам будет. Не в службу, а в дружбу: включите магнитофон. Вон он там, на подоконнике.

- Магнитофон! - фыркнул "Клинтон". - Магнитофон мы и сами прихватить с собой можем.

Чижов давно заметил, что тот шарит взглядом по избе, явно не желая ограничиваться одним лишь так называемым "черным Дионисием".

- Я те прихвачу, американская морда! - осадил его наш всенародный.

- Да ладно тебе! - возмутился неудовлетворенный Билл. - Тут еще столько барахла натырить можно. Что мы, одну только эту копченую деревяшку?

- Дурень ты, Билли! Одна эта копченая деревяшка стоит в сто раз дороже, чем мы с тобой оба, вместе взятые. Иди включи людям магнитофон. Там с реверсом, батя?

- С реверсом, с реверсом, не беспокойтесь, всю ночь играть будет, только не громко сделайте, - сказал отец Василий.

Клинтон включил магнитофон, из которого тихо потекла музыка "Мечты" из "Детского альбома" Шумана.

- Похоронное что-то, - сказал "Клинтон".

- Шуман, - сказал "Ельцин". - Не знал, что попы классической музыкой увлекаются. А джаз есть?

- Нету, - ответил отец Василий. - Идите с Богом, кудеяры, а не то еще кто-нибудь заявится. Зачем вам и нам лишние переживания? Свет только включите маленький, а большой выключите.

"Ельцин" сам исполнил просьбу, погасил люстру, зажег настольную лампу. Еще свеча на столе горела в маленьком подсвечнике.

- А мне валидолину под язык подложите, если можно, - попросила Наталья Константиновна.

Они и это выполнили. Наконец собрались уходить.

- Там подсвечники еще золотые есть, - прогудел "Клинтон".

- Да не золотые они, родимец! - воскликнул батюшка.

- Понял? - цокнул языком "Ельцин". - Пошли, Билли.

- И последнее, - окликнул их отец Василий.

- Чего еще? - спросил недовольный "Клинтон".

- Как молиться-то за вас? Имена назовите свои, - попросил священник, и у Чижова мурашки по спине пробежали.

- Его - Билл, меня - Боря, - гоготнул "Ельцин".

- А под масками? - серьезно спросил отец Василий.

- Апостол Петр и апостол Павел, - поставил окончательную точку в душеспасительной беседе "Ельцин".

- Эх, дураки, дураки, - вздохнул отец Василий, когда за окнами послышалось хлопанье автомобильных дверец, зажужжал мотор. - Как не боятся душу свою этак губить! Безмозглые! Жалко их.

- Себя пожалей, - тихо, посасывая валидол, заметила матушка.

- Нет, их жалко, кудеяров, - продолжал батюшка. - Может быть, не безнадежные еще. Вот ведь просьбы мои исполняли... А постепенно один страшный грех за другим засосут их.

- Жалей, жалей их, - продолжала тихо ворчать Наталья Константиновна. Лоб тебе вона как раскровянили. И вот я еще что замечаю: собаки поначалу очень лаяли, а потом умолкли, и теперь не слыхать. Не иначе как они потравили их, изверги.