Александр Сегень - Общество сознания Ч

За окончанием утрени последовало совершение часов и литургии, и время летело незаметно, как всегда бывало в пасхальную ночь. Чижов читал и пел на клиросе вместе с женщинами, зная, что голос его красиво распространяется по храму и что Белокуров и жена слышат его. Что же они сейчас чувствуют оба? И почему он сбрил усы?..

С этих сбритых белокуровских усов стало зарождаться в Чижове новое нехорошее чувство. Мелкое, оно елозило где-то далеко за спиной, будто хлебная крошка в постели, которую все никак не можешь стряхнуть, потому что для этого надобно проснуться, встать и перестелить простыню. Что-то уж очень подозрительное отдаленно мерещилось Василию Васильевичу в белокуровском акте сбривания усов. Зачем? Почему? Может быть, целуя его на грешном ложе, она спрашивала: "А ты можешь ради меня сбрить свои шикарные усищи?" Он гнал от себя видения, страдая оттого, что они посещают его именно в такие минуты праздника и чистоты, света и радости, но они снова возвращались к нему, словно неотвязчивые мошки.

Он вспомнил про клевету Вячеслава и, когда выпадало отдыхать от чтения и пения, когда должны были петь только женщины, горячо молился: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий! Ради светлого Воскресения Твоего соделай так, чтобы батюшка и матушка были повенчаны. И тогда гармония мира восстановится! Сделай так, милостивый Боже, молю Тя!"

Он знал, что Бог слышит его молитву, но не знал, заслужил ли он, чтобы Бог ее исполнил.

Потом он выходил читать, стоя пред всеми, Символ веры. Это ему удавалось с успехом и в предыдущие пасхи, но сегодня был особенный случай: он впервые был облачен в стихарь, а лицом к лицу пред ним стояли жена и ее любовник, и он не имел права сбиться, не имел права плохо пропеть утверждение Истины. Во время пения он заметил, что Белокуров и Лада стоят поодаль друг от друга, заметил также и то, что сбоку от Белокурова стоит какая-то красивая женщина, явно из богатеньких, и то и дело с нескрываемым любованием поглядывает на издателя "Бестии". Многие из тех, кто стоял в храме, подпевали, как и положено в таких случаях, но ни Белокуров, ни стоявшая рядом с ним красотка явно не знали слов Символа веры, и, когда, закончив, Василий Васильевич возвратился на клирос, первое, что подумалось, было: "В том-то и дело, что ты издатель "Бестии", а не "Мессии"!"

Потом он еще раз выходил читать пред всеми - "Отче наш". И на сей раз Белокуров подпевал. Хоть эту-то молитву знал газетчик! И то слава Богу! Снова вернувшись на клирос, Чижов стал вспоминать все доброе и хорошее, что было связано в его жизни с именем Белокурова до того, как случилось несчастье. Каждый свежий номер "Бестии", прочитывавшийся от корки до корки, разнообразие чувств, вспыхивавших в душе после каждой статьи, хотя, конечно, много попадалось и слабых материалов... Боже, насколько было бы легче, если бы она изменила ему с каким-нибудь гнусным "московским комсомолишкой". Или даже с "независькой"! С Лимоновым, с Дугиным! Только не с Белокуровым!

Ни к исповеди, ни к причастию они не подходили - ни Лада, ни Белокуров, ни его товарищ, который с ним вместе сегодня приехал, ни та красотка, которая постоянно поглядывала на безусого газетчика. Василий Васильевич исповедовался кратко, потому что все уже было сказано батюшке в беседах. Только добавил:

- Об одном из ближних своих, батюшка, худое помышляю и ловлю себя на мысли, что готов иногда убить его. Каюсь!

- Ну, ты-то не убьешь никого, - благодушно, в честь праздничка, утешил отец Василий. - Я бы тоже Наталью свою за сегодняшние сырые дрова убил бы, - добавил он шутливо и шепотом, чтоб, не дай Бог, никто не услышал.

Хотел было Чижов прямо тут и спросить, венчаны ли они, да не решился, оставив на потом. Приняв отпущение грехов, помогал батюшке причащать, утирал рты, снова, как и в прежние разы, отмечая, кто брезгует утираться общим платком, кто не брезгует, и с огорчением подводя итог, что многие брезгуют, каждый третий. Сам причастился в последнюю очередь, на краткий миг причастия вновь перестав существовать в мире в качестве Василия Васильевича Чижова, историка и обманутого мужа:

- Причащается раб Божий Василий во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Затем во время крестоцелования произошла безобразная сцена с красоткой, воспылавшей немедленным желанием венчаться все с тем же пресловутым Белокуровым, будь он неладен! Преодолев воцарившееся в храме недоумение, батюшка деловито совершил освящение пасок, яиц и куличей для пасхальной трапезы. И вновь Чижов ловил себя на грустной мысли о том, как быстро пролетела эта блаженная ночь Светлого Христова Воскресения. Не верилось, что все уже расходятся, разбирая свои куличи и крашенки, крестясь и радуясь: "Ой, до чего же в этот раз хорошо было!" - а кое-кто и втихаря позевывая.

Отправившись следом за отцом Василием в алтарь, Чижов с грустью снял с себя облачение и вновь оказался Чижовым, обманутым мужем, коему еще только предстоит отстоять свою честь.

- Надо же! Повенчай их! - произнес он, напоминая батюшке про нелепый случай с белокуровской красоткой. Он теперь с ужасом осознавал, как нелепо будет сразу вслед за этим обращаться к отцу Василию с просьбой повенчать их с Ладой на Антипасху. К тому же - а если Белокуров и красотка все же вознамерятся?..

- Смешная! - засмеялся отец Василий. - Видать, впервые посетила храм Божий и вдохновилась. Если не передумают, я, конечно, могу их на Красную Горку обвенчать, в следующее воскресенье.

- И не думайте, батюшка, - возразил Чижов, помогая отцу Василию складываться. - Ведь Белокуров женатый, он же с сыном приехал.

- А я думал, она его жена и есть.

- Погодите-ка, - обомлел Чижов. - А может быть, она и впрямь жена Белокурова?

- Так он Белокуров? А я-то его Бедокуровым называл! Ох, беда!

- Ничего, ему не следует обижаться на это. Бедокуров и есть. Не слишком-то праведной жизни человек. Ни исповедоваться, ни причаститься не подошел.

- А что твоя раба Божия Елизавета тоже не исповедовалась и не причащалась?

- Сам не знаю, - пожал плечами Чижов и тотчас спохватился, что слукавил перед собственным духовником. Ведь он-то знал, почему раба Божия Елизавета уклонилась.

- А ты склони ее, - сказал батюшка. - И давайте-ка устроим у нас тут на Красную Горку всеобщее венчание. Ты с Елизаветой и Бедокуров со своей выскочкой. Мне все-таки кажется, они хорошие. Так, бери вот эти книги и вот эту суму, неси, а я погашу свет. Вячеслав! Вон те и те лампадки загаси, а остальные пусть горят.

В храме уже никого не было, кроме Вячеслава и Полупятова. Неся под мышкой стопку книг, а в левой руке сумку, Чижов шел следом за отцом Василием. Выйдя из храма, Полупятов сразу ушел, Вячеслав принялся рьяно креститься и кланяться, а батюшка - закрывать замок на дверях. В небе сияла полная луна, но на востоке уже вовсю загоралось, скоро рассвет.