Варлам Шаламов - Левый берег

Начальником участка Кадыкчан, где я работал на египетском вороте, как раб, был Павел Иванович Киселев. Немолодой беспартийный инженер. Киселев избивал заключенных каждодневно. Выход начальника на участок сопровождался побоями, ударами, криком.

Безнаказанность? Дремлющая где-то на дне души жажда крови? Желание отличиться на глазах высшего начальства? Власть - страшная штука.

Зельфугаров, мальчик-фальшивомонетчик из моей бригады, лежал на снегу и выплевывал разбитые зубы.

- Всех родных моих, слышь, расстреляли за фальшивую монету, а я был несовершеннолетний - меня на пятнадцать лет в лагеря. Отец следователю говорил - возьми пятьсот тысяч, наличными, настоящими, прекрати дело... Следователь не согласился.

Мы, четверо сменщиков на круговом вороте, остановились около Зельфугарова. Корнеев - крестьянин сибирский, блатарь Леня Семенов, инженер Вронский и я. Блатарь Леня Семенов говорил:

- Только в лагере и учиться работать на механизмах - берись за всякую работу, отвечать ты не будешь, если сломаешь лебедку или подъемный кран. Понемногу научишься.- Рассуждение, которое в ходу у молодых колымских хирургов.

А Вронский и Корнеев были моими знакомыми, не друзьями, а просто знакомыми - еще с Черного озера, с той командировки, где я возвращался к жизни.

Зельфугаров, не вставая, повернул к нам окровавленное лицо с распухшими грязными губами.

- Не могу встать, ребята. Под ребро бил. Эх, начальник, начальник.

- Иди к фельдшеру.

- Боюсь, хуже будет. Начальнику скажет.

- Вот что,- сказал я,- конца этому не будет. Есть выход. Приедет начальник Дальстройугля или еще какое большое начальство, выйти вперед и в присутствии начальства дать по морде Киселеву. Прозвенит на всю Колыму, и Киселева снимут, безусловно переведут. А тот, кто ударит, примет срок. Сколько лет дадут за Киселева?

Мы шли на работу, вертели ворот, ушли в барак, поужинали, хотели ложиться спать. Меня вызвали в контору.

В конторе сидел, глядя в землю, Киселев. Он был не трус и угроз не любил.

- Ну, что,- сказал он весело.- На всю Колыму прогремит, а? Я вот под суд тебя отдам - за покушение. Иди отсюда, сволочь!..

Донести мог только Вронский, но как? Мы все время были вместе.

С тех пор жить на участке мне стало легче. Киселев даже не подходил к вороту и на работе бывал с мелкокалиберкой, а в шахту-штольню, уже углубленную, не спускался.

Кто-то вошел в барак.

- К доктору иди.

"Доктором", сменившим Лунина, был некто Колесников - тоже недоучившийся медик, молодой высокий парень из заключенных.

В амбулатории за столом сидел Лунин в полушубке.

- Собирай вещи, поедем сейчас на Аркагалу. Колесников, пиши направление.

Колесников сложил лист бумаги в несколько раз, оторвал крошечный кусочек, чуть больше почтовой марки, и тончайшим почерком вывел: "В санчасть лагеря Аркагала".

Лунин взял бумажку и побежал:

- Пойду визу у Киселева возьму. Вернулся он огорченный.

- Не пускает, понимаешь. Говорит - ты ему по морде дать обещал. Ни в какую не соглашается. Я рассказал всю историю. Лунин разорвал "направление".

- Сам виноват,- сказал он мне.- Какое твое дело до Зельфугарова, до всех этих... Тебя-то не били.

- Меня били раньше.

- Ну, до свиданья. Машина ждет. Что-нибудь придумаем.- И Лунин сел в кабинку грузовика.

Прошло еще несколько дней, и Лунин приехал снова.

- Сейчас иду к Киселеву. Насчет тебя. Через полчаса он вернулся.

- Все в порядке. Согласился.

- А как?

- Есть у меня один способ укрощать сердца строптивых.

И Сергей Михайлович изобразил разговор с Киселевым:

- Какими судьбами, Сергей Михайлович? Садитесь. Закуривайте.

- Да нет, некогда. Я вам тут, Павел Иванович, акты о побоях привез,мне оперативка переслала для подписи. Ну, прежде чем подписывать, я решил спросить у вас, правда ли все это?

- Неправда, Сергей Михайлович. Враги мои готовы...

- Вот и я так думал. Я не подпишу этих актов. Все равно уж, Павел Иванович, ничего не исправишь, выбитых зубов не вставишь обратно.

- Так, Сергей Михайлович. Прошу ко мне домой, там жена наливочку изготовила. Берег к Новому году, да ради такого случая...

- Нет, нет, Павел Иванович. Только услуга за услугу. Отпустите на Аркагалу Андреева.

- Вот этого уж никак не могу. Андреев - это, что называется...

- Ваш личный враг?

- Да-да.

- Ну, а это мой личный друг. Я думал, вы повнимательней отнесетесь к моей просьбе. Возьмите, посмотрите акты о побоях.

Киселев помолчал.

- Пусть едет.

- Напишите аттестат.

- Пусть приходит сам.

Я шагнул за порог конторы. Киселев глядел в землю.

-- Поедете на Аркагалу. Возьмите аттестат.

Я молчал. Конторщик выписал аттестат, и я вернулся в амбулаторию.

Лунин уже уехал, но меня ждал Колесников.

- Поедешь вечером, часов в девять. Острый аппендицит!- и протянул мне бумажку.

Больше ни Киселева, ни Колесникова я никогда не видел. Киселева вскоре перевели в другое место, на "Эльген", и там он был убит через несколько месяцев, случайно. В квартиру, в домик, где он жил, забрался ночью вор. Киселев, услышав шаги, схватил со стены двустволку заряженную, взвел курок и бросился на вора. Вор кинулся в окно, и Киселев ударил его в спину прикладом и выпустил заряд из обоих стволов в свой собственный живот.

Все заключенные во всех угольных районах Колымы радовались этой смерти. Газета с объявлением о похоронах Киселева переходила из рук в руки. В шахте во время работы измятый клочок газеты освещали рудничной лампочкой аккумулятора. Читали, радовались и кричали "ура". Киселев умер! Бог все-таки есть!

Вот от Киселева-то и выручил меня Сергей Михайлович.

Аркагалинский лагерь обслуживал шахту. На сто подземных рабочих, сто шахтеров - тысяча обслуги всяческой.

Голод подступал к Аркагале. И, конечно, раньше всего голод вошел в бараки пятьдесят восьмой статьи.

Сергей Михайлович сердился.

- Я не солнышко, всех не обогрею. Тебя устроили дневальным в химлабораторию, надо было жить, надо было уметь жить. По-лагерному, понял?хлопал меня Сергей Михайлович по плечу.- До тебя тут работал Димка. Так тот продал весь глицерин - две бочки стояло - по двадцать рублей пол-литровая банка - медок, говорил, ха-ха-ха! Для заключенного все хорошо.

- Для меня это не годится.

- А что же для тебя годится?

Служба дневального была ненадежной. Меня быстро - насчет этого были строгие указания - перевели на шахту. Есть хотелось все больше.

Сергей Михайлович носился по лагерю. Была у него страсть: начальство в любом его виде прямо завораживало нашего доктора. Лунин невероятно гордился своей дружбой или хоть тенью дружбы с любым лагерным начальством, стремился показать свою близость к начальству, хвалился ею и мог об этой призрачной близости говорить целыми часами.