Варлам Шаламов - Левый берег

- Вот что,- сказал Крист.- Ну-ка, давай эту девушку.

- Она здесь. Войди, Лида!

Невысокая белокурая девушка встала перед Кристом и смело встретила его взгляд.

Ах, сколько людей прошло в жизни перед глазами Криста. Сколько тысяч глаз понято и разгадано. Крист ошибался редко, очень редко.

- Хорошо,- сказал Крист.- Кладите ее в больницу.

Начальничек, который привез Лиду, бросился в больницу - протестовать. Но для больничных надзирателей младший лейтенант небольшой чин. В больницу его не пустили. До полковника - начальника больницы - лейтенант так и не добрался, попал только к майору - главврачу. С трудом дождался приема, доложил свое дело. Главный врач попросил лейтенанта не учить больничных врачей, кто больной, а кто не больной. А потом - почему лейтенанта интересует судьба его секретарши? Пусть попросит другую в местном лагере. И ему пришлют. Словом, у главного врача нет больше времени. Следующий!..

Лейтенант уехал, ругаясь, и исчез из Лидиной жизни навсегда.

Случилось так, что Лида осталась в больнице, работала кем-то в конторе, участвовала в художественной самодеятельности. Статьи ее Крист так и не узнал - никогда не интересовался статьями людей, с которыми встречался в лагере.

Больница была большая. Огромное здание в три этажа. Дважды в сутки конвой приводил смену обслуги из лагерной зоны - врачей, сестер, фельдшеров, санитаров, и обслуга бесшумно раздевалась в гардеробной и бесшумно растекалась по отделениям больницы, и только дойдя до места работы, превращалась в Василия Федоровича, Анну Николаевну, Катю или Петю, Ваську или Женьку, "длинного" или "рябую" - в зависимости от должности - врача, сестры, санитара больничного и лица "внешней" обслуги.

Крист не ходил в лагерь при круглосуточной его работе. Иногда он и Лида видели друг друга, улыбались друг другу. Все это было два года назад. В больнице уже дважды сменились начальники всех "частей". Никто и не помнил, как положили Лиду в больницу. Помнил - только Крист. Нужно было узнать, помнит ли это и Лида.

Решение было принято, и Крист во время сбора обслуги подошел к Лиде.

Лагерь не любит сентиментальности, не любит долгих и ненужных предисловий и разъяснений, не любит всяких "подходов".

И Лида и Крист были старыми колымчанами.

- Слушай, Лида,- ты работаешь в учетной части?

- Да.

- Документы на освобождение ты печатаешь?

- Да,- сказала Лида.- Начальник печатает и сам. Но он печатает плохо, портит бланки. Все эти документы всегда печатаю я.

- Скоро ты будешь печатать мои документы.

- Поздравляю...- Лида смахнула невидимую пылинку с халата Криста.

- Будешь печатать старые судимости, там ведь есть такая графа?..

- Да, есть.

- В слове "КРТД" пропусти букву "Т".

- Я поняла,- сказала Лида.

- Если начальник заметит, когда будет подписывать,- улыбнешься, скажешь, что ошиблась. Испортила бланк...

- Я знаю, что сказать...

Обслуга уже строилась на выход.

Прошло две недели, и Криста вызвали и вручили справку об освобождении без буквы "Т".

Два знакомых инженера и врач поехали вместе с Кристом в паспортный отдел, чтобы видеть, какой паспорт получит Крист. Или ему откажут, как... Документы сдавались в окошечко, ответ через четыре часа. Крист пообедал у знакомого врача без волнения. Во всех таких случаях надо уметь заставить себя обедать, ужинать, завтракать.

Через четыре часа окошечко выбросило лиловую бумажку годичного паспорта.

- Годичный?- спросил Крист, недоумевая и вкладывая в вопрос особенный свой смысл.

Из окошечка показалась выбритая военная физиономия:

- Годичный. У нас нет сейчас бланков пятилетних паспортов. Как вам положено. Хотите побыть до завтрашнего дня - паспорта привезут, мы перепишем? Или этот годовой вы через год обменяете?

- Лучше я этот через год обменяю.

- Конечно.- Окошечко захлопнулось.

Знакомые Криста были поражены. Один инженер назвал это удачей Криста, другой видел давно ожидаемое смягчение режима, ту первую ласточку, которая обязательно, обязательно сделает весну. А врач видел в этом божью волю.

Крист не сказал Лиде ни одного слова благодарности. Да она и не ждала. За такое - не благодарят. Благодарность- неподходящее слово.

1965

АНЕВРИЗМА АОРТЫ

Дежурство Геннадий Петрович Зайцев принял в девять часов утра, а уже в половине одиннадцатого пришел этап больных - женщин. Среди них была та самая больная, о которой Геннадия Петровича предупреждал Подшивалов,- Екатерина Гловацкая. Темноглазая, полная, она понравилась Геннадию Петровичу, очень понравилась.

- Хороша? - спросил фельдшер, когда больных увели мыться.

- Хороша...

- Это...- и фельдшер прошептал что-то на ухо доктору Зайцеву.

- Ну и что ж, что Сенькина? - громко сказал Геннадий Петрович.Сенькина или Венькина, а попытка - не пытка.

- Ни пуха ни пера. От всей души!

К вечеру Геннадий Петрович отправился в обход больницы. Дежурные фельдшера, зная зайцевские привычки, наливали в мензурки необычайные смеси из "тинктура абсенти" и "тинктура валериани", а то и ликер "Голубая ночь", попросту денатурированный спирт. Лицо Геннадия Петровича краснело все больше, коротко остриженные седые волосы не скрывали багровой лысины дежурного врача. До женского отделения Зайцев добрался в одиннадцать часов вечера. Женское отделение уже было заложено на железные засовы, во избежание покушения насильников-блатарей из мужских отделений. В двери был тюремный глазок, или "волчок", и кнопка электрического звонка, ведущего на вахту, в помещение охраны.

Геннадий Петрович постучал, глазок мигнул, и загремели засовы. Дежурная ночная сестра отперла дверь. Слабости Геннадия Петровича были ей достаточно известны, и она относилась к ним со всем снисхождением арестанта к арестанту.

Геннадий Петрович прошел в процедурку, и сестра подала ему мензурку с "Голубой ночью". Геннадий Петрович выпил.

- Позови мне из сегодняшних эту... Гловацкую.

- Да ведь...- сестра укоризненно покачала головой.

- Не твое дело. Зови ее сюда...

Катя постучала в дверь и вошла. Дежурный врач запер дверь на задвижку. Катя присела на край кушетки. Геннадий Петрович расстегнул ее халат, сдвинул воротник халата и зашептал:

- Я должен тебя выслушать... твое сердце... Твоя заведующая просила... Я по-французски... без стетоскопа...

Геннадий Петрович прижался волосатым ухом к теплой груди Кати. Все происходило так, как и десятки раз раньше, с другими. Лицо Геннадия Петровича побагровело, и он слышал только глухие удары собственного сердца. Он обнял Катю. Внезапно он услышал какой-то странный и очень знакомый звук. Казалось, где-то рядом мурлыкает кошка или журчит горный ручей. Геннадий Петрович был слишком врачом - ведь как-никак он был когда-то ассистентом Плетнева.