Михаил Шапиро - Какао-кола

Михаил Шапиро

КАКАО-КОКА

Михаил Шапиро относится к редкому, уже почти исчезнувшему типу романтика-одиночки. Таков он в жизни, таковы герои его книг. Во время второй мировой войны он ушел на фронт не только добровольно, но противозаконно, так как к тому времени не достиг еще призывного возраста. Он воевал на Балтийском море, на катерах-торпедоносцах, дослужился до офицерского чина, до орденов и медалей, которые Родина сочла недостаточной наградой для него, и поэтому вскоре после Победы присовокупила к ним еще одну - несколько лет ГУЛАГа. С его максимализмом и обостренным чувством справедливости он так и не смог забыть подобной вот "благодарности", хотя и до сих пор разделяет понятия "родная страна" и "чиновники родной страны". Его оголтелый антикоммунизм был и есть результат не только печального личного опыта и негативных эмоциональных всплесков, но и следствие большой аналитической работы, чтения запрещенных в то время книг, встреч с иностранцами - все это невзирая на дотошность роящихся вокруг каких-то там агентов. Нежелание прощать и приспосабливаться - вот основные отличительные признаки Михаила Шапиро его московского периода жизни. Будучи блестящим инженером, легко написавшим кандидатскую диссертацию, он категорически отказался пополнить собой партийные ряды, что в его случае ставило крест на научной карьере. В 70-е годы, работая в одном из московских НИИ (который он называл "филькинмаш"), он со злым удовольствием рисовал дома стенные газеты с остроумнейшими карикатурами на все институт-ское начальство, включая парт-, проф- и прочих оргов, вывешивая потом эти газеты у себя на работе на самых видных местах. Но, тем не менее, а может быть, именно поэтому, когда в 1978 году он уезжал в США, коллеги провожали его с большим сожалением. Мы уже привыкли с равнодушием относиться к невеселому парадоксу, когда человек из России - в данном случае Михаил Шапиро находит счастье, благополучие, справедливое к себе отношение и благодарность за свое прошлое в чужой стране. Он продолжил заниматься своей профессией в Нью-Йорке, где сметливые американцы быстренько скумекали и по достоинству оценили инженерный талант и категорически не хотели отпускать его на пенсию, приводя универсальный - по их мнению - аргумент: баснословную прибавку к зарплате. Но Шапиро, в котором чувство личной свободы, безусловно, является доминирующим абсолютом, ответил отказом и перебрался именно туда, куда его уже давненько тянуло. Теперь он живет в маленьком городке Порт-Ричи (штат Флорида). Прош-лым летом я гостил у него. У него морщинистая загорелая кожа, он курит невкусные легкие сигарки (я пробовал) и пьет вкуснейшее вино собственного изобретения и приготовления (я пробовал тоже). Он бесконечно путешест-вует и пишет книги на своем родном языке. К настоящему времени написаны и изданы в США три книги - "Запах солнца", "Динамическое равновесие", "Какао-Кока", фрагменты которой публикуются в этом номере "НЮ". Все они относятся к жанру приключенческого авантюрного романа, но их ценная особенность заключается в том, что все без исключения события в них реально пережиты самим автором. Он пишет картины маслом. Он держит у себя дома экзотических ласковых животных, которые издают странные радостные звуки, когда он приближается к ним. Он вовсю ухлестывает за местными дамами и может с готовностью подраться из-за всякой двусмысленности, подрывающей - по его мнению - авторитет любой из них. Он состоит в любезной переписке с американскими ветеранскими организациями. Он потешно рассказывает русские скабрезные анекдоты. И знает, что добился в этой жизни всего, чего хотел. И когда я спро-сил его, а не скучает ли он по дому, он отрицательно покрутил головой, но сигарка в его тонких пальцах вдруг преда-тельски вздрогнула, оставив в воздухе затейливый завиток пахучего дыма. Евгений ЛАПУТИН. l Из каждого путешествия в тропики я привозил домой косточки и семена понравившихся мне растений. Я высаживал их в горшки с богатой черной землей; приблизительно половина из них прорастала и четверть - переживала пересадку во флоридский грунт. Буйно росло роскошное дерево с Эспаньолы - у него были большие мягкие зеленые листья с красной окантовкой. Устремилось вверх гинко с этого же острова, дерево - живое ископаемое, его современники образовали пласты каменного угля, а оно - выжило. Плодоносили гуавы; Чили было представлено колючим деревом с микроскопическими листочками; Аргентина - деревом с крупными редкими розовыми цветами. Олива и хурма из Израиля чувствовали себя плохо во влажном флоридском климате. Были у меня и традиционные флоридские цитрусовые, манго, ананасы, авокадо, локвисты и папайя. Участок вокруг дома был опоясан по периметру живой изгородью из лимонов, покрытых большими колючками, олеандров и кустов лигаструма. Я следовал мудрой англий-ской пословице: "Хорошие живые изгороди делают хороших соседей". Я считал свое решение в отношении живых изгородей мудрым, так как на подъезде к моему дому иногда ночевали большие, сверкающие никелем американские машины. В доме был гараж на один автомобиль, и в нем законно жила моя "японка", а дорогой престижный мастодонт, пожирающий неимоверное количество бензина на сделанную милю, оставался на ночь под живой аркой бугенвиллей, перекрывающей подъезд к гаражу. Мои соседи - в подавляющем числе итальянцы с севера - ретиво посещают мессы, не пропускают ни одной воскресной службы, но это почему-то не мешает им оставаться мелочными, завистливыми людьми с неисчерпаемым запасом ненависти. Они осуждают мой образ жизни не только из-за ночующих машин, но и потому, что я отверг общепринятый стандарт и не растил травяную лужайку, а превратил небольшой участок в цветущий сад. Они презрительно называют мой сад "джунглями", не сознавая, что делают мне комплимент: моя цель достигнута - дом утопает в буйной зелени. Они даже жаловались куда-то, и меня посетила женщина в непонятной форме, не то - рейнджер из департамента парков, не то - полицейский, на ней была уйма эмблем, и я не успел прочесть их. Мы поговорили. Она напомнила мне, что перед домом живые изгороди не должны превышать пяти футов, а на заднем дворе высота не ограничена. Я поинтересовался, чем вызваны такие ограничения, и она вежливо объяснила: более высокие изгороди будут закрывать обзор машинам, выезжающим из гаражей на улицу. Это было разумно, и я стал поддерживать требуемую высоту, регулярно подстригая кусты. Итальянские соседи не успокоились: на этот раз их волновало, почему я держу не кошку или собаку, как это делают они, а зверя коати. Они снова жаловались куда-то, и меня снова посещал человек в униформе, на этот раз мужчина, который благодушно научил меня, как получить официальное разрешение на содержание животного, и я получил такую бумагу от департамента "Охоты и пресноводного рыболовства".