Роман Шебалин - Allphyce

Так говорил Старик Ложкин.

Одев пальто, вышел на улицу. И поехал домой.

"Когда я вернулся, товарищи рады были вновь увидеть меня живым и невредимым. Грустно мне было, но я говорил им: Это я просто устал."

В метро случайно встретил рыжую Крышу (Восьмую). Она рассказала, что дня три назад забрали в дурку Анфису-ведьму, а там она чегой-то крейзанулась и попилилась.

Но был месяц октябрь. Год 1990 от Рождения Христова.

Поднимаясь по лестнице на крышу дома, Олег поразился идиотскому слову углем нацарапанным на стене. Надпись гласила "allphyce". Что это такое Олег не знал; в телевизорах по первой программе ЦТ заканчивалась передача ТСН.

Спустя минут 5 (пять) Мерлин Утаргонский стоял уже на крыше своего дома. держа в руках иголку и баночку с мыльной пеной. Он пришел сюда пускать мыльные пузыри.

А через 7 (семь) минут вниз, на ночной Город, мрачный и строгий, с высоты двенадцатиэтажного дома, полетели прекрасные мыльные пузыри. Сверкали в бликах полной луны. (Ведь было 4/Х 1990 года).

"Да ты же урод," - проговорил кто-то.

Олег обернулся; он неожиданности - выронил баночку с мыльной пеной.

"Эльфис..." - опять проговорил.

"Это - я?" - словно хотел спросить Мерлин, как увидел: расплесканная по крыше пена мыльная вздулась - это был порыв ветра - и это полетел над домом огромный мыльный пузырь.

Там - Другой Город! Олег увидел Город, прозрачный Город. Город огибала река, легкие волны бились о перламутровые стены Города.

Ворота его распахнулась, и к Олегу опустился янтарный мост.

По утро Кузьма Евенеев решил почитать Бхадват-Гиту, но длинные многозначительные фразы таили в себе строгое молчание. Кузьма принял решение: пустить книгу сию на косяки.

Активисты общества "Память" потребовали напечатать на бересте специальные паспорта для русских и провели митинг на Колхозной площади в поддержку честного имени истинного патриота Великой Руси, неподкупного борца с жидами, г-на Морозова, выпустили также брошюрку в изд. "Прометей" "Переписка Морозова и Гитлера"; как оказалось - молодой тогда ещё непримиримый враг масонов и сионистов ездил на летнюю практику в колхоз "Восход Ильича" лично к г-ну Морозову.

Когда Олег шел по янтарному мосту, он не заметил, но - с реки было видно, как звезды, осыпавшись в ночного неба, сплели ему сверкающими узорами серебристый плащ, плащ этот вился за спиной Олега. Но это был полдень, и лодочка уплывала в даль, туда, где далекие гремели раскаты грома - там был дождь, и мост янтарный пропал вскоре из глаз...

Но прежде - она увидела, как Олег, входя в Город, улыбнулся как-то странно. Улыбался вечности.

В то утро - когда ударили первые заморозки - в двухстах метрах от дома нашли труп юноши. Легкий иней покрыл его его покойное лицо, руки...

И удивлялись люди - летали над трупом легкие, сияющие в холодных лучах октябрьского солнца, мыльные пузыри.

И ЭТО БЫЛ БЫ КОНЕЦ МОЕЙ СКАЗКИ,

ЕСЛИ БЫ ВСЕ В КОНЦЕ-КОНЦОВ НЕ БЫЛО Б

НЕМНОГО ИНАЧЕ

Смешно, я, вероятно, некое подобие "ingis fatuus"; может быть и так, а может: я уже третий год не замечаю, как улетают на юг птицы; я - умнею? Но страх перед самим собой через год, два, десять лет - гонит меня дальше - по янтарному мосту - к летящему Городу в мыльном пузыре.

"Встретил я между двумя горами важного господина, на котором был серый плащ, а на голове черная шляпа. На шее был завязан белый шарф, а талия стянута желтым поясом. Обут он был в желтые сапоги."

Порою задумываюсь о какой-то беспомощной ненужности милых моих веселых лжецов, краснобаев, обломщиков, стебальщиков и "чернушников". Признаюсь, однако, сложно мне (даже спустя несколько лет) судить что-либо о них. А с Олегом Мерлином я так толком и не познакомился. В "Черную Орхидею" меня привело одно достаточно смешное "журналистское расследование". Нужны были публикации - приходилось таким маразмом страдать.

А вот отца Олега, Егнея Феофановича, главного редактора "Вечернего Сталевара" я знал достаточно хорошо (кажется он где-то учился с моим папой). При последней встрече он вручил мне весьма занятную папочку с (как он сказал) "сыночкиными стихами, вы их напечатайте где-нибудь". Стихи там по большей части были никакие, однако, некоторые записи глубоко личного характера как раз и легли в основу этой сказочки. Чуть позже я познакомился и с Тратотаром, и с Ромкой-Брынком и с прочими "орхидейщиками". С их легкой руки я засел за социологические исследования хипповской культуры (тому пример - "Цикл писем с Лав-Стрита на Лав-Стрит") и прочитал в конце-концов "Огненный Ангел" Брюсова.

Здесь же я хочу немного представить "стихов" из той папочки, переданной мне в редакции газеты "Вечерний Сталевар".

Первые два - имеют подзаголовок "из архива ДеПо":

* * *

Часть 1.

Полночь на Арбате, только кошки

Пьяные шатаются при свете

Толстой, ужасающей луны.

И очам мои ужасная картина

Предстает, она всех круче,

Круче Сальвадора, даже Д'Арси

(Крутизной своею всем известный)

Так не смог бы круто сочинить.

На обочине да в луже ржавой пива

Мент лежит в мундирчике парадном

И одна его рука сжимает кошку,

А другой он в ужасе трясет.

Его фура рядом, ну а в фуру

Некий гадкий пес наделал много,

Только мент, того не замечая,

Надевает фуру за затылок

И течет собачее говно

По спине ментовской прямо к жопе.

Мент встает, но валится он снова,

Нет, не держат боле его ноги,

Нету в мире ныне совершенства!

Мент лежит, с земли лакая пиво.

Часть 2.

Долакав с земли он это пиво,

(Молоком которое, конечно,

Было потому, что мент не пил

Ни пивка, ни водки, ни сивухи),

Встал тут мент, расправил грозно плечи

И погладил кошечку в кармане,

Ведь менты все очень любят живность

Разную, и кошек в том числе.

Гордо мент Арбат свой оглядел.

Тут же повинтил он проститутку

С ней трех панков и троих хиппов.

С проститутки штраф законный взял,

Остальным сказал: идите с миром.

И пошли они в Райком и все умылись,

И на БАМ все попросились, дабы строить

Там для братьев наших косоглазых,

Для медведев-братьев и для стеба

Новые железные дороги.

Мент, о том узнавши, улыбнулся.

И пошел он по Москве, в Москве светало.

Добрых дел ещё он понаделал:

И хиппу помог бесплатно похайраться,

Дабы хиппи веселей был и свободней,

Люберам помог в Москве, столице мира

Панков отыскать (для воспитанья).

Вот идет он гордо по Арбату

И глаза его сияют добротою.

Слава, слава Родине великой,

Слава, слава доброму менту!

(Нэопалим, 1988г.)

* * *

Звонит, дык, как-то раз браток Билл братку Сильвестрычу натурально, в самую что ни на есть ночь и: дык, говорит туда, дык, - а сам и трубку-то вешает апосля дыка-то своего, вот.

Однажды ночью Хрыч Сильвестрыч спал. Но тут в тиши ночной, перекрывая, Гром ливня, крики мертвецов и сатаны зловещей хохот - Раздался как набат небесный перезвон - То телефон звонил, и стены сотрясались, И по полу каталися бутылки: Одни пустые, полные другие, А прочие лишь были только сном. Сильвестрыч встал. А телефон звонил.